Кирилл Бенедиктов - Точка Лагранжа (Сборник)

— Бывает с кем? — крикнул я. — Я всегда проходил в Дверь, ясно? А больше здесь никого и не было!

Родители, разумеется, учили меня, что перебивать взрослых нехорошо. Но Волшебник вроде бы не обиделся.

— Так обычно бывает с теми, кому показывают дорогу в Город, — терпеливо объяснил он. — Ты же пришел сюда сам, не так ли? А твой друг попал в Город потому, что ты показал ему дорогу.

— Никакой дороги я ему не показывал, — возмутился я. — Как я могу показать то, чего сам не знаю?

— Ты рассказал ему о Городе, — безжалостно прервал меня Волшебник. — Ты очень хорошо все описал. Так хорошо, что он легко вообразил себе это место, а ведь вообразить Город — значит почти что оказаться в нем. Вот что значит показать дорогу, мальчик мой. Я рад, что не ошибся в тебе…

— Что вы с ним сделали? — тихо спросил я, чувствуя себя предателем. — Почему он свалился в этот колодец? И голос… почему я слышал здесь его голос?

На этот раз я ничего не успел сделать — изогнутый стальной клюв взлетел и опустился, вонзившись в бело-золотой бок конуса. Послышался тихий шелестящий звук, как будто из воздушного шарика выпустили воздух, и я увидел, как по поверхности сооружения прокатилась волна крупной дрожи.

— Потому что часть твоего друга навсегда останется здесь, — пояснил Волшебник, вспарывая трепещущую плоть конуса.

Раскрылась широкая черная щель, отороченная по краям бело-золотой материей. Внутри что-то дышало, надувалось и опадало, переплетались какие-то трубы, хлюпала какая-то жидкость. Зрелище было настолько неприятным, что я поспешил отвернуться. Единственное, что я успел уловить, — внутренности эти ничем не напоминали высохшие пчелиные соты тех конусов, что стояли у янтарной дороги.

— Они все разного возраста, — объяснил Волшебник, будто прочитав мои мысли. — Молодые, такие, как этот, — живут, переваривают пищу, поют песни. Потом они начинают потихоньку высыхать и мало-помалу превращаются в те развалины, куски которых лежат у тебя под кроватью…

Я замолчал, пытаясь представить себе, каково это — быть эхом, запертым в утробе гигантского то ли растения, то ли животного, обреченного на превращение в известковый купол. Мне стало жутко.

— Подумай о том, что твой друг будет жить еще долго, — негромко сказал Волшебник. — По крайней мере, его голос… ты даже можешь с ним поговорить, если, конечно, не боишься…

Но мне уже не хотелось ни с кем разговаривать. Я с трудом сдерживал желание развернуться и драпануть со всех ног к Двери, за которой остался мой привычный, понятный мир. Когда-то, при первой встрече с Волшебником, я именно так и сделал, но теперь я стал старше и не мог позволить себе столь явное проявление трусости.

— Я больше никому не расскажу о Красном городе! — крикнул я, медленно отступая от конуса. — Никому, никогда, слышите?

Волшебник рассмеялся и снова пощелкал секатором. Рваная рана на боку трепещущего сооружения быстро затягивалась, становясь похожей на розовый лишай или расчесанный укус комара.

— Это твое дело, мальчик. Раз уж ты нашел Город сам, без чьей-то подсказки, ты волен делать здесь все, что хочешь. Но если ты когда-нибудь все-таки решишься рассказать кому-нибудь о Городе, знай, что этот человек непременно сюда попадет. Потому что ты не простой мальчик, а Проводник.

— Что это значит? — дрожащим голосом спросил я. Волшебник находился уже довольно далеко от меня, но я все еще боялся, что он может прыгнуть на меня, схватить и затолкать в один из этих ужасных живых конусов.

— Когда-нибудь ты поймешь, — с добродушной улыбкой ответил Волшебник. — А пока тебе надо только запомнить, что любой человек, которому ты расскажешь о Городе, рано или поздно окажется здесь. И чем красочнее будет твой рассказ, тем короче будет его дорога…

Он подмигнул мне, потом повернулся спиной и шагнул куда-то в сторону, мгновенно пропав из виду. Это был предпоследний раз, когда я встречался с Волшебником.

В течение года, прошедшего после гибели Лехи, я не позволял себе даже думать о Красном городе. Точнее сказать, не думать о нем было так же невозможно, как и о пресловутой желтой обезьяне, но я мужественно гнал эти мысли прочь. Дверь временами возникала передо мной — то дома, то на улице, — словно призывая одуматься и продолжить исследование таинственного красного мира. Я неизменно отворачивался и уходил прочь, втайне надеясь, что Дверь, обиженная таким невниманием, перестанет являться мне вовсе. Этого, однако, не произошло, и, когда мне исполнилось четырнадцать, былая решимость навсегда забыть о Красном городе выветрилась из моей души. Однажды утром я снова перешагнул порог и оказался посреди бурой, усыпанной пористыми камнями пустыни. На горизонте громоздились руины Города, похожие на кубики, разбросанные по земле исполинским ребенком. Здесь все было по-прежнему, здесь ничего никогда не менялось, и ощущение это наполнило мою душу невыразимым покоем. Внезапно я понял, как же мне не хватало Города все это время. Поднял с земли камешек и, запустив его в сторону ближайшего конуса, двинулся по дороге из черного янтаря к городским воротам.

Еще четыре года я посещал Город постоянно. В школе мы ходили в двухдневные турпоходы, и я приучился всюду таскать с собой флягу с водой и спички. С этими нехитрыми запасами я мог пройти куда большее расстояние и добраться до самых заповедных уголков Города.

Я расскажу вам о том, что видит человек, оказавшийся за городскими воротами. Сразу за полуобвалившейся кирпичной стеной черная дорога обрывается, словно обрезанная ножом. Пространство, примыкающее к воротам, завалено обломками кирпичей, камнями, какими-то проржавевшими металлическими конструкциями и вообще весьма напоминает свалку. По краям этой свалки расположены ямы с гудящими цветами, засыпанные мелкой красно-бурой пылью. Я не знаю, насколько они глубоки — во всяком случае, палка длиной с мою руку свободно уходит в пыль, не встречая никакого сопротивления.

Если перебраться через груды строительного мусора, попадаешь на вымощенную камнем мостовую, ведущую к мрачному зданию из темно-зеленого полированного мрамора. В нем три этажа, но нет крыши: она обвалилась внутрь, отчего здание стало похоже на пустую коробку. Двери, ведущие в здание, засыпаны мелким щебнем, но попасть внутрь все-таки можно — через высокие узкие окна первого этажа. Другое дело, что в самом здании нет решительно ничего интересного — только прах, битый мрамор и столбы пыльного света, проникающие через провалы перекрытий.

Неподалеку расположен странный сухой бассейн, выложенный разноцветными круглыми дисками. В закрученную спиралью чашу спускаются две лестницы без перил. На дне бассейна лежит нечто, сильно смахивающее на консервную банку. Я несколько раз пытался спуститься по лестнице и посмотреть на этот предмет вблизи, но так и не смог этого сделать. Почему — объяснить не берусь. Когда вы подходите к бассейну, он кажется совершенно обычным местом, ничуть не хуже и не лучше любого другого в Городе, но стоит поставить ногу на первую ступеньку лестницы, на вас немедленно накатывает волна необъяснимого страха. Может быть, это как-то связано с едва различимым запахом, поднимающимся со дна бассейна. Он немного похож на запах затянутого тиной болотного окна, нагретого летним солнцем. Да, совсем забыл: ступени одной лестницы выложены из белого камня, а второй — из черного…