Евгений Брандис - Незримый мост

И внезапно ему явственно представилось: там, наверху, нет никакого профессора Мэйсмэчера, там, на постели, давным-давно лежит его иссохшее мертвое тело, а все вокруг — и кровать, и пол, и стены, и мебель — все покрыто таким вот пружинящим блестящим серо-голубым покровом, который слегка пульсирует в тех местах, где под ним в стенах проходит электропроводка. И этот покров, эта умничка таит в себе личность профессора, говорит и мыслит так, как мыслил бы он. Это ей волей или неволей завещал профессор свою ревниво сберегаемую память, и вот она медленно-медленно, миллиметр за миллиметром, разрастается, разрастается, заволакивая все, что встречает по пути, черпая живительную энергию от проводов в стенах. И Мэри-Энн давно здесь нет. Ее голос, ее поведение помнит и заученно повторяет все тот же покров. И может быть… может быть… может быть, сама мысль об этом и вся эта ярко увиденная им картина не родились в его мозгу, а навязаны ему извне! Ведь его мысли — доходили же они до «профессора»! И теперь «профессор» навязывает ему то, что ему угодно.

Сенатор решительно шагнул наверх. И содрогнулся от темного парализующего страха. Того самого страха, который он пережил когда-то в детстве, когда увидел на пороге дома змею. Он почувствовал, что не в силах даже повернуться, чтобы спуститься с лестницы. Он видел, как тут же на него набрасывается что-то обширное, мягкое, удушающее. Пятясь и в ужасе глядя на оставляемые им черные следы, сенатор спустился с лестницы, дошел до кресла, нащупал рукой подлокотники, сел.

— Вот так, — сказал голос.

Послышался шорох, щелчок, карта на стене взлетела в воздух, и под ней распахнулась черная квадратная пасть.

— А-а! — закричал сенатор, не в силах пошевелиться.

— Я вам говорил. Не надо было этого делать, — все так же бесстрастно сказал голос. — Возьмите. Это мой вам подарок. Подойдите и возьмите.

Края карты свисали с открывающейся вверх дверцы маленького грузового лифта. В глубине светилась красная лампочка. На выстланной черным бархатом полке лежала знакомая сенатору розовая пластиковая кассета, такая же, как те, что выдавали на совещании.

— Не бойтесь. Она не принесет вам вреда. Если не хотите, можете ею не пользоваться. Это оружие Адама, восстающего из праха. Возьмите. — И голос снова прервался долгим липким кашлем.

Встать и сделать несколько шагов сенатору стоило огромных сил. Рука не хотела углубляться в шкафчик, и сенатор почти швырнул ее туда за кассетой. Сжимая непослушные пальцы, он вынул кассету.

— Мак-Лорис говорил, что лично приглашал вас на совещание. — Сенатор старался говорить обыденно и спокойно, словно ничего не произошло.

— Да, неделю назад он приезжал, наверное, за этим, но Мэри-Энн его не впустила. У каждого своя дорога. А он был поделикатней вас и не угрожал вломиться в дом с полицией.

— Он говорил, что вы ведете работы по технологии пэйперола и что вы консультант «Скотт пэйперс».

Голос засмеялся.

— Да. Благодаря ему «Скотт пэйперс» аккуратно переводит мне жалованье. Но какую я могу вести работу! Я лежу в постели. Все это Мак-Лорис выдумал, чтобы помочь мне избавиться от санирования. Он делает вид, что ездит ко мне на консультации, и довольно регулярно околачивается вокруг моего дома. Вот уже не ожидал, что у него окажется такое гипертрофированное эмоциональное начало. Он аккуратно наговаривает в микрофон новости, а я молчу. Он подождет-подождет и уедет. Я понимаю, что это жестоко, но иначе я не могу. Я снял себя с доски. И он должен привыкнуть к этому. Ну, ничего. Недолго осталось. Вас еще что-нибудь интересует? Честно говоря, я очень устал. Сядьте, сядьте в кресло.

Сенатор беспрекословно повиновался. Усилиями воли одолевая один за другим накатывающие приступы страха, явственно видя перед собой профессорские кости, покрытые блестящей серо-голубой пленкой, он торопливо и внятно заговорил;

— Господин Маземахер, меня интересует юридическая сторона вопроса. Я хотел бы… Как это правильней выразиться? Да, я хотел бы урегулировать правовые отношения между людьми и вашей умничкой. Чтобы она не стала орудием дурных страстей. Я намеревался просить вас стать и моим консультантом, профессор. Я, простите, несколько иначе представлял себе ваше положение и ваши намерения.

— Ах, вот оно что! Нет, нет. Я не задумывался над этими вопросами и вряд ли успею это сделать. Это меня не интересует. Что я сотворил, то сотворил. Единственное, что я мог сделать для вас, я уже сделал. Берегите мой подарок.

— Благодарю вас, профессор. Но что это такое?

— Там все написано. Все, что нужно. Потом посмотрите.

— Профессор! Но, может быть, я все же могу вам чем-нибудь помочь?

— Мне нельзя помочь. Поздно. Мы все рабы порядка вещей… Я, право, очень утомлен. Вы меня крайне обяжете, если мы на этом закончим.

— Я очень признателен вам, профессор, Я узнал не то, что хотел, но я узнал гораздо больше, чем хотел.

— Вот-вот. С Адамом было то же самое. Он узнал не то, что хотел, но гораздо больше. Я всегда это любил. Прощайте, законодатель.

— Прощайте, профессор.

— Мэри-Энн! Мэри-Энн! — окликнул голос нетерпеливо.

— Иду, сэр! — ответил издалека женский голос.

— Не надо, — прошептал сенатор сдавленным голосом, не помня себя от страха. — Не надо.

Одна из дверей, выходящих на веранду, распахнулась, и на пороге появилась низкорослая широколицая пожилая негритянка. Из-под белого чепца выбивались пряди седых волос.

— Ах, простите, сэр! Что вам угодно, мистер Генри?

— Мэри-Энн, опять выскочила вилка от телевизора. Сколько раз я вам говорил! Возьмите в шкафу в кабинете в нижнем ящике липкую ленту и приклейте ее, бога ради!

— Сию минуту, сэр!

Негритянка вышла, где-то в глубине дома что-то хлопнуло, заскрипело, зашуршало.

— Но-о она существует, — непроизвольно выдавил сенатор, в изумлении провожая взглядом живую и нестрашную Мэри-Энн. Он пытался овладеть собой, но черные молнии ужаса выжигали беспорядочно копошащиеся мысли. Нет, этой пытки он больше не выдержит. Вон отсюда! Вон!

В ответ послышался не то смех, не то кашель, но звук резко прервался. Неужели же нет никакого способа одолеть это наваждение! Сенатор зажмурился, заставил себя встать с кресла…

Дверь снова распахнулась. Появилась Мэри-Энн, белозубо улыбнулась сенатору и побежала по лестнице наверх. Провожая ее взглядом, сенатор увидел, что его черные следы на ступеньках исчезли. А за негритянкой тянулся новый след — в розовые и желтые звездочки. Позади на кресле медленно поднимала головку змея. Нет ее там, нет! Она раскрывает пасть! Она сейчас метнется вперед! Он оглянется, и в лицо его ударит холодное скользкое тело! Но ее же там нет, там пусто! А она все поднимается, поднимается!