Виктор Суханов - Мини-футбол на Маросейке

Положение, собственно, было не из приятных. Первое условие моей поездки в Прагу, поставленное Полем, заключалось в том, чтобы никто не мог проследить связь между появившейся в Чехословакии видеопленкой о «Секвойях» и фирмой «Сосьете женераль де решер сьянтифик». Я мог колесить по Европе (или миру) сколько угодно до тех пор, пока не получил бы стопроцентных доказательств, что все «хвосты» оборваны. Только после этого мне разрешалось отправляться в Прагу. Вторым условием было немедленное размагничивание видеопленки в случае опасности захвата ее посторонними лицами. Как я уже отмечал, в «кейсе» рядом с кассетой находилось специальное устройство, которое делало это мгновенно. В моем кармане имелся ультразвуковой включатель устройства.

Третьим условием, самым трудновыполнимым, было не позволить, чтобы меня похитили… Реальной гарантией в этом случае могло быть только самоубийство в критической ситуации, но сама мысль об этом была мне противна. Я решительно настроился бороться и победить. Проиграть было бы формой предательства по отношению к своим идеалам, своим принципам, своим товарищам, по отношению к Жаклин, наконец.

В результате «ванных размышлений» появились кое-какие идеи. Я стукнул два раза в стенку, потом, выйдя из номера в коридор и сделав вид, что замешкался с запиранием двери, коротко и тихо сказал Иву, находившемуся за дверью соседнего номера (наши двери были расположены рядом), о своих планах.

Собственно, вначале в качестве арены для боя быков я планировал использовать казино, находившееся напротив «Нассауэр Хоф». В этом варианте, расположившись за столом с рулеткой, сам я выступал в роли красной тряпки, необходимой для раздразнивания быка (то бишь гангстеров). Роль тореадора отводилась Иву и тем, кого Куртьё успел прислать из Франции. Только от рулетки пришлось отказаться.

Я вовремя вспомнил, что в зал казино не пускают с сумками, папками, портфелями, следовательно, «кейс» с видеокассетой придется сдать в гардероб, на что я не мог пойти. Тогда я подумал о музее Гутенберга в Майнце. Майнц находится недалеко от Висбадена, и на своем «форде» через полчаса я добрался до музея.

Музей книгопечатания весьма любопытен. Здесь собраны редкие старинные книги, а также первые печатные станки. Не знаю, что произвело благоприятное впечатление на фрау Энке, симпатичного гида, — мои ли вопрошающе-правдивые глаза или мои любознательные вопросы, — только она вдруг расщедрилась, достала листок специальной бумаги и позволила мне собственноручно оттиснуть страницу Библии Гутенберга на его станке, копия которого находилась в музее.

Слушая гида, я подумал, что биография Иоганна Гутенберга наводит на некоторые размышления о подлинных и мнимых героях Истории. После того как Гутенберг изобрел свой станок, приспособив металл, употреблявшийся для изготовления оружия, на цели первой полиграфии, человечество (человечеством, по мнению европейцев, тогда была Европа) стало считать создателем книгопечатания совершенно другого человека. И так продолжалось целых триста лет. Лишь чистая случайность помогла восстановить истину. Оказывается, начав книгопечатание, Гутенберг попросил взаймы денег у одного богатого человека, Иоганна Фуста. Гутенберг надеялся вернуть долг после распродажи первых Библий. Но вскоре выяснилось, что выручка от продажи первых двухсот книг не сможет покрыть долга. Тогда Фуст начал судебный процесс против Гутенберга и в результате отобрал у него типографию. Тем временем лучший ученик первопечатника — Петер Шеффер, предав своего учителя, женился на дочери Фуста и вместе с тестем начал печатание книг в бывшей типографии Гутенберга. Триста лет этот ученик считался изобретателем печатного станка. В начале XVIII века потомки Шеффера решили организовать торжества по случаю трехсотлетия книгопечатания, «изобретенного» их предком. В связи с этим один ученый муж стал рыться в старых документах и наткнулся на материалы судебного процесса, организованного Фустом против Гутенберга. Обнаружилось, что первый печатный станок изобрел Иоганн Гутенберг… Историческая правда восторжествовала, хотя История, в отместку, утеряла имя ученого мужа, восстановившего справедливость…

Размышления о невзгодах Гутенберга не мешали мне посматривать одним глазом (другой был устремлен в рукописи) на посетителей музея, фиксируя тех, кто среди редких изданий отыскивал меня. Но обнаружить таковых мне не удалось, несмотря на разные ухищрения вроде длительного укрывательства в комнате-сейфе, где хранилась первая печатная Библия. (Кстати, сегодня один ее экземпляр стоил столько, что на вырученные от его продажи деньги Гутенберг смог бы купить несколько типографий…) Единственный, кого я увидел, был мой черный приятель Траоре, который изучал в одном из залов какое-то старое приспособление для печатания. Во дворе музея я встретил светловолосого Дюшато, начальника нашей охраны в Солони. Удовлетворенный таким сопровождением, я направил свой «форд» в сторону Кельна.

Кельн, как известно, знаменит Кельнским собором. Собор строили долго, несколько веков, пока не достроили до такой высоты, что на прилегающей к нему площади стали дуть беспрерывные ветры: их, видимо, направляли шпили собора сверху вниз. Кроме сквозняков, на площади около собора имеется еще «Дом Хотель» — старый добрый отель, где я останавливался в прежние времена. Под площадью сердобольные к похожим на меня странникам местные власти устроили большой подземный гараж, невзирая на протесты друзей старинной архитектуры. В этом гараже я и оставил свой «форд». Прежде чем войти в отель, я решил погулять на соседней с собором площади, где был расположен большой магазин хрусталя и фарфора. Проявить интерес к дорогой посуде настойчиво попросил меня Ив из-за двери своего номера в «Нассауэр Хоф». Я не сразу оценил его настойчивость, особенно когда увидел рядом с роскошными посудными витринами группу давно не мывшихся молодых парней с петушиными гребнями вместо прически на голове и вульгарных девиц с волосами, окрашенными в разные цвета радуги. Кажется, панки, подумал я. Публика безобидная, особенно если держаться от нее подальше. Фотоаппараты разбивают, если увидят, что их фотографируют, но могут и не возражать, когда им дают за это деньги. Осуждать или жалеть их бессмысленно, поскольку агрессивность и озлобленность этих типов вызваны прежде всего жизненным тупиком, который предлагает им наше общество, полным отсутствием всякой социальной перспективы, независимо от того, происходят они из бедных или богатых семей. А в общем-то, они могут быть предвестниками того, что нас ожидает.