Ефрем Акулов - Поиск-84: Приключения. Фантастика

ДЕВЯТНАДЦАТАЯ СЕКУНДА ПОЛЕТА. КРЕЙСЕРСКАЯ МОЩНОСТЬ. ПОЛЕТ НОРМАЛЬНЫЙ. Бабуля вчера говорила: завидую я тебе, внучек, паришь, как орел в поднебесье, красота-то небось кругом! Насчет красоты не знаю, а наших ни одного не видать — значит точно опоздал.

ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ СЕКУНДА ПОЛЕТА. ВЫСОТА — ОРБИТАЛЬНАЯ 2. ГОРИЗОНТАЛЬНАЯ СКОРОСТЬ — ОРБИТАЛЬНАЯ 2. НОРМА. ОТСЕЧКА ТЯГИ. Конечно норма, не считая того, что я метрах в ста от станции. И параллельным курсом, а параллельные прямые не пересекаются. Без пистоля точно не пересекаются. Картина Иванова «Гибель «Челленджера»». Или, как говорит бабуля: близок локоть, да зубы коротки. МОЗГОВОЙ ШТУРМ: только реактивный принцип движения это значит что-то надо бросить остальное полетит в другую сторону а что мне бросить мне же уже нечего бросить только не паникуй росы пока хватает что же мне бросить колпак легкий без тарахтелки дома убьют пистоль уже посеял идиот не отвлекайся что бросить возьмем шире твердое жидкое газообразное газообразное роса а как бросить росу а реактивное движение это такая струя газа через маленькое такое сопло значит дырочку. Дырочку. Дырочку в скафе. А оттуда кислород свись! И полетели! А дырочку мы мигом, а булавочка с собой. Как говорит дядя Саша: хвост трубой и дыркой свись! Так, дырка есть, от росы облако тумана позади, осталось полететь. Почему не полетели? А полетели, только медленно. А мы пока пластырь приготовим, чтоб дырочку потом ликвидировать.

Колпак, однако, запотел. А разогнался я, однако, солидно. И колпаком по обшивке хрясь! Только зубы сбрякали. Ничего, зубы молодые. Морковку ем. Спасибо. Только тамбур уже закрыт, и без пистоля не то что открыть, а и на обшивке не удержаться. Станция уже уплывает, а у меня росы не море разливанное. Думай, крокодил, думай. Есть ли сила, которая может открыть броню 35 см толщиной? Есть? Правильно, есть. СОС, грубо говоря. Телепатический сигнал терпящего бедствие, мягко выражаясь. Скажем, сломал я ногу. Открытый крученый перелом. Разгерметизация скафа. А-А-А! КАК БОЛЬНО! Тишина. Неубедительно. Еще разок. Б-О-ЛЬ-Н-О-О! А-А-А!! О-О-О-О!!! Зашевелились, повылазили паучки! У-У-У!!! А-А-А-А! Ага, схватили, тащат. Аварийный тамбур. Ура, внутри. А вот этого не надо! Не надо, говорю, гипсом. Я выздоравливаю, выздоравливаю. Вот вредные роботы, весь скаф гипсом залепили! Ага, отпустили. Теперь бегом, может, еще успею. А паучки смирно стоят, лапки опустили, варежки разинули. Бегом, бегом по циркулю, теперь два яруса вверх, по коридору прямо. 317, 319, 321. Так, пришли, сейчас опять начнется. Аудитория 323. Тук-тук.

— А, ИВАНОВ, ЯВИЛСЯ — НЕ ЗАПЫЛИЛСЯ! БУДЕМ ВРАТЬ ПРО ЧЕРНЫЕ ДЫРЫ, КОНТАКТ С ПРИШЕЛЬЦАМИ И ПРО Т-ПЕТЛЮ? БУДИЛЬНИК СЛОМАЛСЯ? У ВАС ЕСТЬ БУДИЛЬНИК, КОТОРЫЙ СПОСОБЕН ЛОМАТЬСЯ? ПОЗДРАВЛЯЮ! ЛАДНО-ЛАДНО, БЕРИ БИЛЕТ. ТОЛЬКО БЕЗ ИНФРАСКОПА — ДВОИХ УЖЕ ВЫГНАЛ.

Билет № 5. Второй закон Ньютона. Электромагнитная индукция, формула напряженности магнитного поля. И задача по оптике.

Вот и ладушки, шпоры за манометром (что и вам советую). Иду готовиться. А шпоры я для внучат сохраню, хорошие шпоры, исторические. По ним еще мой дедушка сдавал. Ни пуха ни пера.

Ручки, ножки, огуречик

— Папка, смотри — смешной какой! Ручки, ножки, огуречик! Правда, папка!

…Люди молча стояли на матовой серебристой плоскости, тянущейся до горизонта. Одинаково усталые, с опущенными безвольно руками, запрокинув головы, безропотно глядели они в холодное низкое небо, и в широко открытых глазах их метался ужас. С методичностью огромного маятника из свинцовых туч, закрывавших небо, вылетал огромный кулак, закованный в зеркальную броню, и со звоном бил в плоскость, каждый раз в новом месте. То, что только что было людьми, мыслило, двигалось, мгновенно превращалось в ошметки мяса и дымящиеся на стылом ветру лужи крови. Никто и не думал хоронить эти останки — все смотрели только вверх, озабоченные лишь собственной участью…

Я пою! Боже мой, как я пою! И весь этот огромный зал, и сцена — это часть моего организма, машины для извлечения звука. Безмерно обострившимся зрением я успеваю охватить и весь этот темный, уходящий в бесконечность потолок, и ритмичные ряды софитов, и каждый миллиметр дощатой сцены, покрытой извивающимися змеями проводов. Все это замыкается на мне, и я упираю локоть руки с микрофоном себе под ребра, другой рукой вдавливаю его все дальше, дальше, складываюсь пополам. Мой голос, отделяясь от меня, растекается по залу и устремляется ввысь освобожденный. Вступает хриплый сакс, это тоже часть меня, он образует с голосом замысловатую серебряную плетенку, которую меланхоличный ударник нарезает точными, заранее отмеренными кусочками. Я просыпаюсь весь в слезах, боже мой, как я пел! Ну почему же у меня ни слуха, ни голоса, ведь я так часто пою во сне!

Еще шалый со сна, выскакиваю на мороз и бросаюсь в окутанный клубами пара автобус. Заиндевевшая дверь, натужно скрипя, закрывается. Только в автобусе мы — народ. Не тот народ, о благе которого нужно неуклонно заботиться, мы — монолит, единый спрессованный кирпич народа. Одинаково серые, продрогшие и сонные, мы таращим глаза друг на друга, удивляясь, как до сих пор не свихнулись от жизни такой. Нам бы настоящую работу и к ней настоящую зарплату, а кто не работает — тот пусть не ест! Это ведь совсем немного, зато все у нас будет. Кто сказал, что чем выше цены, тем больше хороших и нужных товаров? Это способных их купить меньше. Кто сказал, что сахар вреден? Без сахара еще вреднее! И вот так мы по всем углам шу-шу-шу, шу-шу-шу. Почему по углам? Мы же народ, народ мы, елки-палки!

Мы, все четверо, один организм. Одна упряжка. Я вытягиваю руку, и в моей руке возникает сверкающий ланцет. Весь наш опыт, все наше мастерство расположены сейчас на этом маленьком лезвии. Разрез. Зажим. Тампон. Еще разрез. Зажим. Отсос. Пульс? Частота? Наполнение? Норма. Ты спи, спи. Сейчас мы стали твоим сердцем, твоим дыханием, жизнью твоей. Ты не волнуйся, пожалуйста, мы сделаем все как нужно. Я достану твои болезни и выброшу их в эмалированный тазик, я вложу в тебя умение наше, частицу жизней наших и сострадание, очень много сострадания. Ты еще вдохнешь воздух полной грудью, расправишь плечи и распахнешь настежь окно в этот огромный мир. Ты еще всех нас переживешь, сотни таких, как ты, нас переживут. Это наше счастье — отдавать людям свои жизни. Наш хлеб, наша работа. К черту! К черту все, к черту работу! Мой поезд уже ушел, и мне никогда не быть хирургом. Просто не успею уже. Почему зубы мудрости появляются тогда, когда уже нет остальных? Почему ум приходит, когда нет ни молодости, ни здоровья?

…Пьяные в дым люди кричали каждый свое, в основном выкрикивали цифры. Кто-то спал, кто-то мучил кошку. Повозка неслась со скоростью туч, и потому казалось, что все неподвижно. И только пропасть быстро приближалась. Тот, кто вел эту повозку, хмурил кустистые брови и улыбался. Он любил быструю езду и знал, что опять всех обманет: умрет, не доехав до края. Пусть они сами тормозят, если успеют разглядеть в пьяном угаре эту бездну. Кто знает, не давешний ли зеркальный кулак притаился в глубине ее…