Виктор Зайцев - Прикамская попытка - 3

Впрочем, острова давно получили другие названия. Тасмания звалась островом Императрицы Екатерины Второй, а два острова Новой Зеландии, соответственно островами Петра и Павла. Документы в Русскую и Французскую академии наук о заселении Австралии и наименовании островов, мы отправили ещё в 1783 году. Пока европейские географы бьются, мы не следим за их баталиями. Рано или поздно наши названия приживутся. Так вот, чтобы помогать в развитии собственных дел предпринимателям, или строительстве домов для небогатых переселенцев, пришлось пойти на открытие беловодского банка, но, ссуды выдавали не под проценты, ростовщичество в баронстве мы запретили практически сразу после высадки на острове, а под выполнение определённых работ или поставок товаров для нужд городов. Поступавшие из колоний средства не успевали осваивать, пришлось создавать золотые запасы, чтобы не подстегнуть инфляцию. И, даже отправить в Россию, Никите Желкевскому и Володе Кожевникову, по одному миллиону рублей в звонкой монете, в гинеях, естественно. При нехватке русских разменных денег в России, они принесут там больше пользы, нежели у нас в сундуках.

В Японии, где с 1782 года случались ежегодные неурожаи, летом 1785 года начался страшный голод*. Количество беженцев на остров Белый выросло в десятки раз, страшно было смотреть на скелеты, чудом добиравшиеся до наших берегов. Особенно страдали дети, самые беспомощные перед голодом. Нам пришлось отбросить условности и буквально навязать японцам свою помощь, до этого времени отклоняемую сёгуном. Видимо, он боялся выставления кабальных условий по результатам нашей помощи. На аудиенции с японским послом я поклялся, что Беловодье не будет требовать никаких обязательств от микадо и сёгуна, за оказанную соседскую помощь. Видимо, мне поверили, и разрешили, всего через неделю, организовать пункты раздачи пищи на японских островах.

Нет, мы не собирались создавать из японцев нахлебников, но, смотреть на умирающих от голода детей и женщин не могли. Кроме того, на всех пунктах раздачи китового мяса, которых удалось организовать на побережье островов тридцать два, работали беловодские разведчики и агитаторы. Работали осторожно, без выкручивания рук, выбирали специалистов в самых различных областях, от цветоводства до строительства, от кузнецов до учителей каллиграфии, приглашали их в Беловодье. Отказывавшимся предлагали небольшие стипендии, начиная менять образ врага на иной, если не друга, так доброго соседа. Этот опыт двух лет работы в Японии стал первым блином в становлении беловодской службы зарубежного влияния. Завербовать на переезд удалось человек пятьдесят, зато стипендиатов образовалось четыреста сорок. Жаль, официальные власти, после окончания голодных лет, в 1787 году, никаких шагов навстречу не сделали, ограничившись письменной благодарностью сёгуна. Возможно, проверяли, сдержу ли я слово.

Да, к восемьдесят шестому году, в баронстве и за его пределами работали три спец службы, подчинённые лично мне. Это контрразведка, служба охраны и служба "Я", под таким немудрёным названием скрывалась работа с агентурой влияния. В подчинении председателя правительства была немногочисленная полиция, разведка и служба безопасности, совмещавшая законодательный контроль с технической контрразведкой. В общей сложности, всех сотрудников не набиралось и двух сотен человек, законы разрастания чиновничьих аппаратов были мне знакомы, более того, изучались в Невмянском институте. Я опасался, что в будущем чиновники погубят баронство, низведут его до застоя и коррупции. Поэтому первые же выявленные нарушения Положения мы широко разглашали, по радио и в газетах, жёстко наказывали нарушителей. Независимо, проводили буддисты молебен на улице, или сбрасывал в реку отходы красильной мастерской старовер Игумнов. Все нарушители выплачивали огромные штрафы и отправлялись в плаванье. Буддисты в Австралию, Игумнов в Калифорнию. С предупреждением, что следующим местом ссылки будет Тасмания с её людоедами, либо Командорские острова, где красить и продавать станет нечего.

Таким, вот, образом, не мытьём, так катаньем, закладывали мы основы будущего государства, вернее одной из губерний России. В том, что рано или поздно Беловодье, как и Австралия с Калифорнией и Гавайями, будут включены в состав России, мы с Иваном не сомневались. Более того, все наши наработки выстраивали именно с учётом этой перспективы. Я подозревал, что административная работа не сахар, но, чтобы настолько?! К концу восемьдесят седьмого года я так вымотался, полностью испортил себе нервы, вспыхивал, как порох при первых же неприятностях, что решил оставить управление, сделать годовую передышку. Вернее, это решил не я, настояла жена Ирина, заявив, что иначе рискует остаться вдовой, с маленькими детьми. Именно дети дали мне силы принять такое решение, слишком мало времени оставалось на их воспитание. Чего будут стоить наши дела, если мои наследники не смогут стать моими единомышленниками? Не смогут в нужном русле продолжить стратегию развития?

Так, поздней осенью 1787 года мы всей семьёй перебрались в Китеж, где наступило счастье. Счастье общения с детьми, исследований в любимой химии. С Нового, 1788 года, я вернулся к чтению лекций в институте, административная работа мне ясно показала, что главным богатством острова остаются люди, а не новые технологии. За прошедшие годы из всех новинок удалось поставить в промышленное производство снимки и крикуны (фотографию и граммофоны). Спрос на то и другое оказался неожиданно большим, возможность, подобно богачам, иметь каждому в доме изображение семьи, оказалась популярной в народе. Уже помимо нас появились художники, раскрашивавшие чёрно-белые снимки в естественные цвета. К концу восьмидесятых годов, снимки обогнали по поступлениям в казну Беловодья всю продукцию, кроме сахара и оружия. Крикуны великолепно шли на экспорт, а среди беловодцев нашлись великолепные голоса, особенно у священников. Ради этого, Гермоген пошёл нам навстречу, разрешив служителям господа записываться на пластинках, не только церковными песнопениями, но, и обычными песнями. И, едва Андрей Хомяков сообщил о получении патентов на крикуны и снимки в основных европейских странах, как новинки хлынули на экспорт. Три года внешнеторговый оборот баронства оставался положительным, внутренний рынок рос. Даже без колониальных поступлений, бюджета хватало на стабильное развитие.

А в закромах, так сказать, новой родины, лежали почти семьдесят миллионов рублей в золотых слитках и монетах, в ожидании своего звёздного часа. И, эти запасы ежегодно росли на десять-пятнадцать миллионов.