Николай Полунин - Орфей

И вновь, как той ночью в Крольчатнике, я не увидел, как они подошли к костру. Вновь все тут. Сема раздувает угли, Юноша привычно держится плечо в плечо с Ларис Иванной, Ксюха и Наташа Наша стреляют глазами. Трясущийся Кузьмич едва не ухватил меня за руку.

- Это было майя! Майя! Игорь Николаевич, вы видели?!

Они все были неестественно возбуждены, оглядывались, словно ожидая продолжения, и в то же время жались к занявшемуся огню. Я осторожно освободил рукав. В Доме свет не зажегся, случившееся, кажется, прошло мимо Ежички, и это было главное, что меня занимало. А я лично почему-то даже ошеломления никакого не чувствовал.

- При чем здесь... Майя, ацтеки, Кетцалькоатль. Эпоха конкистадоров. Мне было важно, что они громкой паники не устраивали.

- Ах, почтеннейший, что вы понимаете! Ксюша, Наташенька, вы песню слышали?

- Какая-то непонятная. Голова кружилась, мне даже нехорошо стало. И Ксене тоже.

- Это пентатоническая октава, одни из наиболее древних музыкальных строев. А майя, почтеннейший, весьма многозначное понятие. Тоже одно из самых древних, причем пронизывающее все верования и цивилизации. Майей звали мать Будды. Майя в учении Вед - богиня, воплощающая запредельный иллюзорный мир. В индуизме майя - непостижимая сила, чудо, способная чудеса вызывать. И Майя - старшая из Плеяд, дочерей держащего небо Атланта, нимфа гор, которую боги вместе с сестрами превратили в созвездие. Так верили в древних Греции и Риме. А уж потом - Центральная Америка, индейцы Юкатана, иероглифы, майя-письменность...

Взявшись вещать, Кузьмич потихоньку возвращался в свое обычное состояние.

- О чем вы беседовали, почтеннейший? Он ушел... МАГ ушел навсегда?

Я медленно всех их оглядел. Вновь они смотрели на меня и вновь от меня чего-то ждали. Я даже не обратил внимания на слово, которым Кузьмич назвал Перевозчика. Которым Перевозчик называл себя сам. Которым пользовались ОНИ во Втором Зале на Той стороне за Рекой. Невольно я провел по карману, куда спрятал золотую модель кораблика. Под твердым в кармане зашелестело.

- Так сразу и не перескажешь всего, о чем мы с ним говорили, Кузьма Евстафьевич А вы подглядывали, значит, всей честной компанией? По привычке?

- Что вы говорите, Игорь, - вздохнула Ларис Иванна, - мы, например, с Вовиком просто вышли подышать. Ночь так чудесна.

- Чудесна, Лариса, лучше слова не подберешь. Но и чудеса кончаются. Предлагаю - по домам. Отчет завтра. Доброго сна всем.

Мне не хотелось их видеть. Только не сейчас. Я знал, что это пройдет, но сейчас мяе были отвратительны их ожидающие лица. Кролики получили новые клетки, в кормушки засыпан корм, а теперь они еще хотят жвачки для ума. Сема с Бледным затеяли спор о том, как это получалось, что кто бы откуда ни смотрел, горящая черта для каждого проходила по той линии, где визуально начиналось небо. "Что вы говорите, а я все время смотрела себе под ноги, боялась в темноте наступить на какой-нибудь гвоздь!.." Я хотел сказать им о Правдивом, но потом подумал, что они, быть может, знают и так Я повернулся и пошел к Дому, а они, кажется, собирались еще посидеть. "Почтеннейший, так мы в надежде услышать!.. А? Да, Наташенька, я думаю, что да, этот огонь разжигал собственноручно МАГ.

Кстати, друзья, мне сейчас пришло в голову - ведь мы обязаны этот огонь сохранить!" - "Навроде Олимпийского?" - "Ну да! Он будет залогом и символом для нас..." Я еще немного посмотрел из темноты на полыхающие языки. Отсюда было хорошо видно.

Меня догнали шаги. Я узнал их и остановился.

- Что скажешь?

- А у тебя красивая жена, Игоречек. Славный чижик. Ты за ней ездил? Где ты ее нашел?

- Ты не поверишь, где я ее нашел.

- Наш Кузьма Евстафьевич правду говорит?

- Насчет чего?

- Насчет того, что тот... ушел насовсем?

- А ты его не знала?

- Так, видела. Один раз. У меня были кое-какие неприятности, он помог выпутаться. Зато потом засадил за колючку.

- Но помог же. Между прочим, костер разжигал я, так можешь Кузьмичу и передать. Обыкновенными спичками.

- Хочешь хохму: Володька тут обжечься умудрился. В первый вечер тоже Лариске костер разводил. Сейчас удивленный...

- Я тоже удивленный. Надо же.

- А тут колючки нет. Я в лес ходила.

- Мне говорили.

- Муравейник нашла.

- И как?

- Так... Спокойно. Молча. Ты что на месте стоишь, не хочешь, чтобы я тебя до твоей провожала?

Костер остался в стороне, не подсвечивал, и уже чувствовалось, что вот-вот начнется рассвет. Ксюхина шея белела в темноте. Волосы она подколола высоко, и за ухом у нее чернела большая, с земляничину, родинка. Я ничего не сказал. Я знал уже давно, просто она, рассказывая тогда, подставила мне другое ухо.

- Да, - сказал я твердо. - Не хочу.

За лесом послышался рокочущий звук. Он переместился на небо, и я почти сразу нашел вспыхивающий-гаснущий игольчатый огонек.

- Маньяк пролетел...

- Это вертолет. Откуда здесь быть вертолету? И так близко.

- Не туда ты смотришь, Игоречек. Ты на небо смотри выше, а не повдоль. Звезды падают. Вот еще одна...

Быстрый штрих прочеркнул по Кассиопее.

- Желание загадывай.

- Не-а, Игоречек. Не полагалось на Руси на падучую звезду загадывать. К несчастью считалось это. И от человека того, который видел, и от места того бежать надо было без оглядки. А на звезду так и говорилось - "маньяк" - Маньяк пролетел. Не одни вы с Кузьмичом образованные. Звезда упала значит, кто-то умер.

Шум вертолета гудел уже далеко. А Ксюхина шея - совсем близко. Маньяк пролетел. Умер кто-то.

- Игоречек...

- Извини, Ксеня. Я хочу побыть один.

...Я упирался лбом в крутой бок Дома, и это было даже не очень больно.

Может быть, все именно так и должно было кончиться? Может быть, жизнь наша - это сплошные переезды из тела в тело, из Дома в Дом, из Мира в Мир? Может быть, если нужен кто-то, кто помогает нам, кто перевозит, тасует наши души средь Миров, чтобы сохранились Миры, чтобы было, куда душам переходить, то нужен и тот, кто станет якорем своему Миру? И каждому ли дано перейти в следующий Мир?

Перевозчик появляется, не спрашивая согласия Мира, и уходит, не ожидая благодарности. И если делает что-то сверх необходимого для живущих, то лишь из любезности, и не по обязанности. И за сделанное его нужно вспоминать добром, а за пропущенное не укорять. Пусть даже точно знаешь, что больше тебе никто помочь в твоем Мире не может. И не сможет никогда, потому что пока жив ты, Перевозчик здесь больше не появится.

Разве не привык ты уже надеяться лишь на самого себя? Разве не это было главным всегда в твоей работе? Деле твоей жизни? Разные жизни в твоем Мире, и разные в них дела.

А что не увидеть тебе Миров других и не измыслить даже - то не горюй. В этом тебе возвращено все, чтобы отыскать то самое счастье, про которое всем известно и которого ни у кого нет.