Роберт Хайнлайн - Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга

— Да, сэр.

— Дора, в твоем голосе не слышно радости.

— Я сделаю так, как ты хочешь. Но можно было бы разбудить Заккура и попросить его посидеть с ребятами. Он уже привык.

— Ну хорошо, дорогая. Только давай сперва их погрузим. Можешь поддерживать их за ноги, пока я буду таскать. Но если тебя вырвет, останешься с детьми, а я все сделаю сам.

— Не вырвет. Я почти ничего не ела.

— Я тоже. — Продолжая заниматься этим неприятным делом, Лазарус сказал: — Дора, а ты превосходно среагировала.

— Я заметила твой сигнал. У меня хватило времени.

— Тогда я еще не был уверен, что он осмелится вытащить пистолет.

— В самом деле, дорогой? Я знала, что они хотели убить тебя и изнасиловать меня, — еще до того, как они если за стол. Разве ты не чувствовал этого? Поэтому я постаралась получше накормить их, чтобы им стало трудно двигаться.

— Дора, а ты действительно ощущаешь чужие эмоции?

— Да ты только взгляни на его физиономию, дорогой. И дети его ничуть не лучше. Просто я не была уверена, что ты с ними справишься. И решилась уже покориться насилию, если это могло бы спасти нас.

— Дора, — грустно произнес Смит, — я допустил бы, чтобы тебя изнасиловали, только в том случае, если иначе мне не удалось бы спасти твою жизнь. Сегодня, слава Богу, обошлось. Семейка Монтгомери показалась мне подозрительной уже у ворот. Три пистолета на поясе, а мой под килтом — могли возникнуть проблемы. Если бы он намеревался убить меня, незачем было тянуть. Надежная моя, три четверти успеха в любой схватке обеспечивает решительность, надо лишь уметь уловить момент. Поэтому я так горд тобой.

— Но ты же все сделал сам, Лазарус. Дал мне сигнал, остался стоять, когда он велел тебе садиться, а потом отошел к другому концу стола, стараясь держаться подальше, когда я начну стрелять. Спасибо тебе. Мне оставалось только выстрелить, когда он достал пистолет.

— Конечно, я старался не попасть тебе под руку, дорогая. В моей жизни это уже не первый случай. Но лишь твой точный выстрел избавил меня от необходимости возиться с папашей, а дал возможность всадить нож в Дэна. А Леди занялась Дарби. Вы, девушки, не дали мне разорваться натрое. Это я всегда считал трудным делом.

— Ты же учил нас обеих.

— Ммм, да. Однако это не умаляет твоей заслуги. Когда он выдал себя, ты выстрелила, не потеряв даже доли секунды. Словно ты собаку съела на пистолетной стрельбе. Обойди-ка фургон и подержи мулов — я открою дверцу сзади.

— Да, дорогой.

Не успела она подойти к передней паре мулов и ласково заговорить с ними, как Смит окликнул ее:

— Дора! Иди скорей сюда!

Она вернулась.

— Погляди-ка. — Смит вытащил из фургона плоский кусок песчаника и опустил на землю рядом с трупами. На камне было написано:

БАК

РОДИЛСЯ НА ЗЕМЛЕ

в 3031 от Р. Х.

УМЕР НА ЭТОМ САМОМ МЕСТЕ,

НЕ ДОЖИВ ДО 37 ЛЕТ.

ОН ВСЕ ДЕЛАЛ ХОРОШО.

— Что это, Лазарус? Понятно, что они хотели изнасиловать меня: наверное, много недель не видели женщин. Понятно даже, зачем они хотели убить тебя: они готовы были на все, чтобы добраться до меня. Но зачем им понадобилось красть камень?

— Не ломай голову, дорогая. Люди, не уважающие чужой собственности, способны на все. Они украдут что угодно, даже если вещь прибита гвоздями. Даже если она не нужна им. — Смит помолчал и добавил: — Если бы я знал об этом раньше, то не дал бы им шанса. Таких людей следует уничтожать немедленно. Проблема только в том, как быстро распознать их.

Минерва, Дора была единственной женщиной, которую я любил до самозабвения. Я знаю, что не сумею объяснить почему. Я не любил ее так, когда женился на ней; тогда у Доры еще не было времени показать мне, какой может быть истинная любовь. О, конечно, я полюбил ее сразу, но то была любовь дряхлеющего отца к любимому ребенку или нечто подобное чувству, которое можно испытывать к любимому домашнему животному. Я женился на ней не по любви, а потому, что восхитительное дитя, которое подарило мне столько радостных часов, хотело иметь… моего ребенка. И существовал единственный способ подарить ей то, что она хотела, и потешить свое самолюбие. Поэтому я почти хладнокровно рассчитал цену и решил, что все обойдется мне настолько дешево, что я вполне могу сделать Доре подобный подарок. Подумаешь, она же эфемерка. Пятьдесят, шестьдесят, семьдесят, от силы восемьдесят лет — и она умрет. Можно пожертвовать такой малостью, чтобы украсить прискорбно короткую жизнь моей приемной дочери, — так я думал тогда. Это немного, и я могу принести такую жертву. Да будет так!

Остальное попросту следовало из того, что я не признаю полумер, — продвигаясь к цели, следует идти на все. Я рассказал тебе о некоторых из возможностей; вероятно, я не упомянул, что подумывал на время жизни Доры остаться капитаном «Энди Джи», а Заккур Бриггс мог бы заняться земными делами или выкупить свою долю, если это его не устроило бы. Но если для меня восемьдесят лет в космическом корабле — пустяк, то для Доры это целая жизнь, и она могла бы не согласиться. К тому же корабль отнюдь не идеальное место для воспитания детей. А что с ними делать потом, когда вырастут? Высаживать на первых попавшихся планетах? Это не дело.

И я решил, что мужу эфемерки следует самому стать эфемером — насколько это возможно. И следствия такого решения привели нас в Счастливую долину.

Счастливая долина — самая счастливая во всех моих жизнях. И чем больше я жил с Дорой, тем больше любил ее. Своей любовью она учила меня любить, и я учился — правда, медленно, ибо не был прилежным учеником. Я увяз в своих привычках и не имел ее природного дара. Но я учился. И понял, что наивысшее удовлетворение состоит в том, чтобы подарить другому человеку покой, тепло и счастье, и тебе повезло, если у тебя есть такая возможность.

Но чем глубже познавал я любовь, проживая день за днем вместе с Дорой, и чем счастливее становился, тем больше ныло сердце при мысли о том, что недолгое счастье скоро закончится. А когда ему действительно настал конец, я прожил холостяком почти целый век. А потом женился, потому что Дора научила меня примиряться со смертью. Она тоже знала, что короткая ее жизнь неминуемо закончится смертью… знала, как и я. Но учила меня жить сегодняшним днем, не оставлять ничего на завтра… С трудом преодолел я скорбь приговоренного к жизни.

Мы удивительно хорошо жили с ней! Работали до упаду, поскольку дел всегда хватало, и наслаждались каждой минутой. Но никогда не искали в жизни только удовольствий. Иногда, пробегая через кухню, я хлопал Дору пониже спины и гладил ее грудь, а она быстро улыбалась в ответ; иногда мы целый час бездельничали на крыше, глядя, как заходит солнце, как встают луны, зажигаются звезды, и не пренебрегая при этом «эросом», — и жизнь наша становилась прекраснее.