Филип Фармер - Т. 13. ЭКЗОРЦИЗМ. Ловец душ. Плоть

Наконец настало утро. Люди позавтракали и приступили к различным делам, пока Калторп не собрал их всех.

— Время, — сказал он и, наполнив шприц, всадил его в массивный бицепс Стэгга, нажал на поршень и отступил в сторону.

Черчилль сходил за Мэри Кейси и сказал ей, что Стэгг скоро проснется. Так велика была ее любовь к Стэггу, что она набралась храбрости войти в корабль. Когда ее вели по коридорам, она не смотрела по сторонам, чтобы не видеть странных приспособлений, которые казались бы ей порождениями зла. Ее взгляд был уставлен прямо в широкую спину идущего впереди Черчилля.

Потом она, рыдая, оказалась у постели Стэгга.

Стэгг что-то пробормотал со сна. Веки его приподнялись и снова закрылись. Он задышал опять глубоко и спокойно.

Калторп громко произнес:

— Питер, проснись!

И потрепал капитана по щеке.

Стэгг открыл глаза. Он огляделся, увидел Калторпа, Черчилля, Аль-Масуини, Лина, Ястжембского, Чандру, и выражение лица его стало недоуменным. Увидев Мэри Кейси, он остолбенел.

— Что за чертовщина! — Он попытался зареветь, но смог лишь хрипло каркнуть. — Я потерял сознание? Мы на Земле? Конечно! Иначе на борту не было бы женщины. Разве что вы, донжуаны, все это время ее где-то прятали.

Черчилль первый сообразил, что случилось со Стэггом.

— Капитан, — сказал он, — что вы помните последнее?

— Последнее? Да ты и сам знаешь, что я приказал, прежде чем потерял сознание. Конечно же, посадка на Землю!

Мэри Кейси впала в истерику. Черчилль и Калторп вывели ее из комнаты, и Калторп дал ей успокоительное. Через две минуты она заснула. Калторп и первый помощник вышли в рубку.

— Еще рано говорить с уверенностью, — сказал Калторп, — но я думаю, что у него обошлось без потери интеллекта. Он не идиот, но разрушена часть мозга, хранившая память о последних пяти с половиной месяцах. Она восстановлена и работает не хуже других, но содержание памяти потеряно. Для него мы только что вернулись с Виксы и собираемся сесть на Землю.

— Я тоже так подумал, — сказал Черчилль. — Так что мы будем делать с Мэри Кейси?

— Объясни ей положение и дай ей самой за себя решить. Она может постараться завоевать его любовь.

— Нам придется рассказать ей о Виргинии. И о Робин. Ей это может не понравиться.

— Сейчас она ничего не воспримет, — сказал Калторп. — Мне придется сделать ей укол и вывести из сонного состояния. Тогда я ей расскажу. И пусть решает. Времени для девичьих колебаний у нас нет.

Он вышел.

Черчилль сидел в кресле пилота и думал, пытаясь угадать, что готовит будущее. Уж конечно, скучно не будет. У него будут свои трудности, но не придется влезать в шкуру Стэггал Зачать сотни детей в величайшей оргии, о которой может мечтать мужчина, и ничего об этом не знать, то есть быть полностью невинным! Полететь к Веге-2 и там быть отцом двух младенцев от двух разных женщин, а может быть, и третьего, если Мэри Кейси отправится с ними. Услышать, что произошло — и быть абсолютно не в состоянии себе этого представить, не в силах поверить, пусть хоть десятки свидетелей клянутся, что это правда. И выслушивать во время семейных сцен воспоминания об инцидентах, которые были на самом деле и о которых он не имеет понятия.

Нет, думал Черчилль, он бы не хотел быть Стэггом. Он вполне был доволен тем, что он Черчилль, хотя и это покажется не сахаром, когда проснется Робин.

Он поднял глаза — вернулся Калторп.

— Каков вердикт? — спросил Черчилль.

— Не знаю, смеяться или плакать, — ответил Калторп. — Мэри летит с нами.

ПОСТЛЮДИЯ

Гром, молния, дождь.

Маленькая таверна на ничьей земле между Дисией и Кейсилендом. В задней комнате таверны за столом сидят три женщины. С крючьев на стене свисают три плаща с тяжелыми капюшонами. На всех троих высокие черные остроконечные шляпы.

Одна, Виргиния, младшая сестра женщины на «Терре» Теперь она девственница-жрица святого города, как была ее сестра в день прибытия в Вашингтон Стэгга. Высокая, красивая, волосы цвета меда, глаза глубокие и голубые, точеный ястребиный нос, губы как рана, вздымаются вверх обнаженные груди.

Другая, аббатиса великого сестричества Кейсиленда. Тридцать пять лет, седеющие волосы, тяжелая грудь, выступающий живот, а под платьем — узловатые вены на ногах, знаки рожденных детей, хотя она и приносила обет целомудрия. На людях она молится Колумбу, Отцу, и Сыну, и Матери. Втайне она молится Колумбии, Богине, Великой Белой Матери.

Третья, Альба, седая, беззубая, выцветшая ведьма, преемница Альбы, сраженной Стэггом.

Они пьют из высоких бокалов, горящих красным вином Вином ли?

И спрашивает Виргиния, дева, не побеждены ли они. Звездные люди ускользнули от них вместе с Солнце-героем и ее дорогой сестрой, носящей под сердцем его дитя.

И отвечает седая жена, что никогда они не знают поражений. Не думает ли дева, что сестра ее позволит памяти о Богине умереть в уме дитяти своего? Не бывать такому никогда!

Но Стэгг, возражает дева, взял с собой набожную деву Кейсиленда, почитательницу Отца.

И скрипит, как тележное колесо, Альба: даже если примет он веру Кейси, о юная, прекрасная, но невежественная дева, разве неизвестно тебе, что Богиня уже победила в Кейсиленде? Народ его еще воздает почести Отцу и Сыну на Субботах своих, но Матери молится ревностнее всего. Ее статуи заполнили землю, Она наполняет их мысли. И что за важность, Колумбией зовут Богиню или другим именем? Где закрыта для Нее дверь, она проникает в щель.

Но Стэгг ускользнул от нас, спорит дева.

Нет, говорит жена, не избег он ни нас, ни Великого Пути. Он рожден был на юге и повлекся на север, и встретился с Альбой, и был сражен. Неважно, что он убил человечью плоть, носившую имя Альба, ибо ныне Альба жива в этой дряхлой плоти, что сидит здесь с нами. И он был сражен, и погребен, и вновь восстал, как было сказано. И восстал как новорожденный младенец без памяти о времени, проведенном на Великом Пути.

Внимай, что говорит Альба: Богиня всегда побеждает, даже когда Она разбита! И что из того, что он отвергнет Виргинию и выберет Марию. Он наш, и Мать Земля следует с ним к звездам.

И говорят они о другом, и строят планы. Потом, хотя неистовствуют молнии и громы и хлещет дождь, они покидают таверну. И лица их закрыты капюшонами, и ни один человек не узнает их. И стоят они минуту перед расставанием, прежде чем разойтись по путям своим, одна к северу, другая к югу, и третья на полпути между ними.

И говорит дева:

— Когда опять сойдемся мы втроем?

И отвечает жена:

— Когда родится и умрет и вновь родится человек.