Евгений Акуленко - Ротмистр

Йохану предоставили под жилье отельную комнату, вполне приличную, полный пансион, бывший, учитывая особенности пищеварения новоявленного инженера, лишь обременением, и, действительно, очень неплохое жалование. Йохан занял отгороженный угол в одной из зал и вместе с двумя помощниками приступил к работе над действующим прототипом электродвигателя переменного тока, чертежи которого так заинтересовали барона. В случае успеха Йохану обещали процент в деле и премиальные такого размера, что он на минуту пожалел, что стал врачом. Йохан с рвением развил кипучую деятельность, ни на секунду, впрочем, не сомневаясь в том, что ему проще вывернуться наизнанку, чем построить какой-бы то ни было двигатель.

Фон Зейкис частенько являл свое присутствие в лабораторных корпусах. Его светлый обрамляющий лысинку венчик то и дело мелькал в различных местах впереди сопровождающей свиты. Вскоре аудиенции удостоился и Йохан. Барон скупо отрекомендовался, протянув ладонью вниз маленькую пухлую руку, и удостоил молодого инженера подобия благожелательной улыбки. На этом, впрочем, любезности кончились и Йохану пришлось изрядно попотеть, излагая суть предложенной им конструкции. Барон цеплялся за каждый аспект, выказывая поразительное владение специфичными деталями. Поразительное не только для человека его образа жизни, но даже для дипломированного специалиста. Фон Зейкис, однако, остался удовлетворен короткой беседой, непреминув отметить вслух крайнюю степень волнения молодого инженера.

А волноваться было от чего. Барон благоухал красильней, конюшней и воздухом после грозы…

Владелец каретного двора Густав Грюнвальд выглядел крайне озадаченным. Не спасала даже любимая трубка, всегда помогавшая сосредоточиться. Он-то наивно думал, что к своим пятидесяти годам и седой бороде научился-таки разбираться в людях. Но сидящий напротив гость на жуткой смеси английского и немецкого убеждал в обратном.

– Подождите, – в который раз начинал Грюнвальд, теребя расшитый бисером кисет, – мистер… Э-э…

– Вортош, – вздыхая, подсказывал Вортош.

– Да. Значит, вы предлагаете купить у вас карету за тысячу гульденов, так?

– Так.

– С тем, чтобы впоследствии я ее продал за восемь тысяч гульденов?

– Верно.

– И еще вы обещаете мне заплатить столько же сверху…

– Если условия сделки останутся между нами, – Вортош склонил голову.

– Но в чем ваша выгода?

– Она есть, уверяю. Для вас никакого риска. Получите свои пятнадцать тысяч, если все сделаете, как надо.

– Пятнадцать тысяч – хорошие деньги, – соглашался Грюнвальд, выпуская облачко дыма. И в бесчисленный раз стараясь понять, в чем подвох.

Карета действительно хорошая. На мягком ходу, салон убран французским гобеленом и красным деревом, диваны новые, не продавленные, есть откидной столик, керосиновые лампы, зеркало венецианского стекла… Тяжеловатым только показался мастеру экипаж, да то не беда. Четверик-то помчит его со свистом. Восемь не восемь, но тысяч за шесть оторвут с руками.

– Подождите. Значит, вы просите тысячу гульденов, так?…

…Йохан едва успел забраться в постель, спешно раздевшись до исподнего, как с улицы послышались встревоженные возгласы. А еще через минуту мелькнули в стеклах отблески пламени. Выждав некоторое время еще, Йохан старательно всколотил себе шевелюру и, как был, босой в сорочке высунулся наружу, присоединившись к толпе таких же помятых постояльцев, не отличающихся ни разнообразием ночных костюмов, ни пониманием происходящего в глазах. Работные люди, прислуга, наемный персонал метались по внутреннему двору, сшибаясь друг с другом, падая и бранясь.

Распахнулись ворота конюшни. Задрав хвосты, выбегали оттуда очумелые лошади, носились вокруг, завершая картину совершеннейшего хаоса. Потянуло удушливой гарью, из-под крышных стропил вырывались рыжие языки: то из-за притока воздуха набирал силу огонь. Отчаянно звеня колокольцами, прикатили пожарные бочки. Заработали помпы, выплевывая кверху струи воды.

Йохан замер. На балконе второго этажа показалась баронесса фон Зейкис. Облокотившись на перила, наблюдала за всеобщей кутерьмой, преспокойно, даже безучастно, разве что с легкой степенью заинтересованности, будто бы пожар происходил у соседей. Баронесса не визжала, не топала ножкой, исходя на бесполезные распоряжения, она даже не глядела на мятущееся пламя, пожирающее добро. Внимание ее приковала толпа зевак. Баронесса словно знала, что там, в толпе стоит сейчас поджигатель, виновник действа, так напоминающего про взгляде с балкона театральное. Йохан невольно съежился и втянул голову в плечи. В полумраке ему показалось, что взгляд баронессы прикован к нему.

В помещениях фабрики Йохан иногда встречался с супругой барона, мельком, походя. Не будучи представленным лично, раскланивался, получая в ответ холодный, едва означенный кивок. И всякий раз от таких встреч Йохану делалось не по себе – пахло от баронессы в точности также, как от барона. Ни розовое масло, ни дорогие духи не могли скрыть от молодого человека непередаваемый инородный запах. Когда-то давно, на заре своей юности Йохан оценивал степень привлекательности жертв ориентируясь именно на их запах. Аромат баронессы совершенно исключал ее из интересов Йохана, словно неодушевленный предмет.

Ревин на высказанные опасения, что искомых объектов уже двое, отреагировал скептически, посетовав, что Йохан наблюдал барона с баронессой поочередно. Их и в самом деле никогда не доводилось видеть вместе, но в душе молодого человека не могла ужиться мысль, что перед ним одно и тоже существо. В то время как настоящих фон Зейкисов, всего вероятнее, доедали рыбы в одном из каналов.

А на минувшей неделе Йохан едва не лишился рассудка, узрев разгуливающего по лабораторным залам собственной персоной… Ревина. Тот неторопливо прохаживался, задерживая взгляды на окружающих, и явно ожидая от тех ответной реакции. Лишь по совершенной случайности Йохан не выказал своего удивления, обозначив с означенной личностью знакомство. Естественно, настоящий Ревин в это время не показывал вблизи фабрики и носа. Таким способом барон, вероятно, пытался выявить шпионов. Весьма, надо сказать, удачно пытался.

Близость воды не замедлила сказаться на результатах бурных, но не слишком организованных усилий: пожар стал стихать, а вскоре и вовсе сошел на нет. Вместо дыма теперь валил пар, шипели пепельные бревна. Выгорела только крыша над конюшней, остальное удалось спасти. Хотя, спасти – не совсем удачное слово. Считать убытки станут утром, но уже сейчас можно с уверенностью утверждать, что безнадежно испорчены корма для лошадей и вся имеющаяся в наличие каретная упряжь.