Алексей Васильев - Сингулярность (сборник)

– Ложись!

Обе рухнули на пол, и почти сразу бухнул глухой взрыв, разнесший в клочья урну. Не успели еще горящие бумажки опуститься, как дверь магазина хлопнула за странными женщинами.

– Хрен ли, тераристы не дремлють, хоть и лезбиянки, – понимающе заявил испитого облика пенсионер.

– О как… – ошарашенно пробормотала продавщица.

– Скорее, бегом! – выкрикнул Славутич, сорвал через голову форменную одежду. Под ней оказался ярко-зеленый спортивный костюм. – Чо хотел, пшел! – он на бегу пнул тележку игриво попытавшегося загородить дорогу носильщика. Тележка с грохотом улетела на рельсы, заставив несчастного рассыпаться горестными матюками. За поворотом профессор быстро сорвал пластиковую маску стареющей женщины, сдернул с горла ларингофон – преобразователь голоса. Швырнул все в сумку, одновременно бросая Дарье зеленый спортивный костюм. Она попыталась было натянуть прямо на джинсы. Тот остановил ее, гаркнув уже своим голосом:

– Долой тряпье! Запаришься! Парик нацепи!

Она мгновенно сдернула и натянула одежду, на пару секунд сверкнув обнаженными сосками.

Пара в зеленом, явно опаздывающая на какое-то глобальное соревнование, помчалась вокруг вокзала.

Чтобы увидеть… хвост тронувшегося поезда.

– Не успели… – пробормотала Даша, тяжело переводя дыхание.

– Бегом! Бегом! – подхлестнул ее выкрик профессора. Он набрал скорость, догнал неспешно разгоняющийся состав и лихо вскочил на ступеньку двери последнего вагона, вцепившись в поручни. – Скорее, сюда! – он протянул руку, рывком подхватил подпрыгнувшую девушку и поставил на ступеньку перед собой. Прижал ее к закрытой двери, ухватился за ручки.

Поезд начал быстро набирать ход. Ветер трепал волосы, уносил слова.

– Все хорошо, даже местами отлично! – Профессор подмигнул.

– Да, пока оторвались. Я вот только не пойму, как ты ощутил, где эта камера?

– Да вот ощутилось, понимаешь. Как ужасно горькое место над лбом. Стекляшка сама по себе, будь она хоть трижды камера, в целом нейтральна. Поэтому я не понял поначалу, почему такая горечь. Мог только предполагать, что постарались на всякий случай поставить противосъемное устройство. Так что убедить-то тебе репепедеров удалось, но подстраховаться они постарались. Труднее было быстро выучить обязанности проводника. Но там неплохо ваши подыграли, молодцы, ребята. Прямо артисты.

– Что все?

– Нет, только торгаши и морячок. Остальные – нормальные пассажиры.

Профессор качнулся вперед, расстегнул сумку:

– Давай, Даша, пошарь по карманам, собери, что забыла. А то я пока за сиськами твоими следил, забыл напомнить.

– Да, правильно, деньги, ключ, документы… А ведь был еще наверняка соглядатай… Я прямо чувствовала, что следят!

– Ну… был, один. Но ему быстро стало не до слежки. – Профессор усмехнулся. – Ты главное скажи, сколько еще висеть тут?

– Тут, к счастью, совсем рядом полустанок, этот поезд на нем останавливается на две минуты. Ну да нам больше и не надо. Перескочить в вагон – и порядок, ключ от вагона у меня есть.

– Скоро – это сколько? – напряженно вопросил Славутич, перецепил руку – сумка полетела под откос. А поезд, словно застеснявшись шестидесятикилометрового хода, рванул вперед по-серьезному. Ветер засвистел ураганом, начал серьезно дергать холодными пальцами, продувать куртки.

– Ну… минут через десять. А что?

– Да пока ничего, терпимо. Я просто смотрю в будущее, и то, что вишу на руках, под маленьким, но отрицательным углом, мне нравится очень мало. Так же как и то, что ты лежишь на мне четвертью массы тела… В принципе, терпимо, но не долго.

– Да, и для полного счастья у вас встал и уперся член. Тоже отталкивает.

– Может, ему показать, в каком неудачном положении мы сейчас находимся? Да шучу я, куда полезла?! Лучше вытащи у меня брючный ремень, сделай петлю вокруг одной дверной ручки и вокруг другой. Это на случай, если полустанок будет минут через двадцать…

Ремень охватил спину профессора, он с удовольствием на него уперся, чуть расслабив руки.

– А что, птички на помощь не придут? Там этот репепедерский чин очень интересовался. Пытался вытянуть из меня информацию, в результате сам мне все рассказал!

– Да, птички помогли… Это, насколько я понял, нужно очень сильно испугаться. Чтоб вовсю инстинкт самосохранения заработал. А я вряд ли испугаюсь – знаю, что выживу.

– Да? – Дарья надула губы. – А за меня не боишься?

– Даша… – профессор прижался губами к шее девушки, – я боюсь пробовать. Ты, кстати, знаешь, что зачала?

– Что?

– Ну, забеременела, понесла…

– Э? Откуда ты?..

– Вот-вот, в общем, не только камеру я у тебя во лбу со взрывчаткой почувствовал и отсутствие других микрофонов. А много чего еще. Кстати, у тебя камушек в правой почке с горошину, надо бы убрать…

– Обалдеть! – выдохнула Даша и прижалась сильнее, ремень вдавился в спину профессору. Она откачнулась, кусая губы.

– А полустанка-то все нет. И, надо тебе сказать, холодает.

– До станции, где нас машина ждет, еще часа полтора ехать. Давай-ка попробуем заползти в дверь на ходу. В принципе, ключом вагонным можно и на ходу изловчиться дверь открыть.

Глава XVII

Неброская серая «Волга» свернула на проселок. Дорога, как камень, словно все лето по ней гоняли асфальтовые катки. Чахлые кустики вдоль дороги, тысячи земляных муравьиных кучек. Настоящий мурашиный мегаполис. Дальше холмистое поле, торчащее желтовато-серой неровной стерней с широкими пятнами гарей.

Славутич ехал медленно, посматривая на Дарью. Она прикрыла глаза, словно прислушиваясь к чему-то. Губы что-то тихонько шепчут…

– Налевонетчутьлевееещелевее… – вдруг так отчетливо раздалось в ушах Славутича, что он вздрогнул. Звук сразу прервался, Лариска, виновато глянув, шмыгнула под кресло.

– Что, крыска, думаешь, инициатива наказуема? – с усмешкой пробормотал профессор. Удивительный слух у зверька сумел, похоже, интерпретировать движение голосовых связок.

– Здесь надо свернуть налево! – уверенно сказала Дарья.

Машина покатилась под длинный пологий откос прямо по стерне. Внизу пошла кочкастая луговина, наконец машина въехала в тупичок. Профессор переключил на заднюю, но Даша вдруг громко и веско сказала:

– Это здесь! Выходим.

Колеса слегка увязли в грязноватом песке ничем не примечательного русла пересохшей речки, дальше маленькие пятачки луговины, истоптанной овечьими копытцами. Кривые вербы с крошечными меховыми почками, задремавшими до весны. Дальше вдаль уходит волнистая степь. Мелкие облачка, подсвеченные закатывающимся солнцем, какие-то неприятные, небо, словно опухшее лицо в синюшно-багровых фурункулах и синяках, глянуло хмуро, недобро. И тут же потянуло серый капюшон – с севера быстро пополз слой быстрых дождевых облаков, что, по сути, туман, едва способный разразиться редкой моросью. Ударил порыв холодного ветра, резкий, промозглый. Даша поежилась, застегнула олимпийку до горла, притопила в воротнике подбородок.