Жюль Верн - 80000 километров под водой

По выходе из Багамского канала Гольфстрим, имея четырнадцать лье в ширину и триста пятьдесят метров в глубину, течет со скоростью восьми километров в час. Эта быстрота постепенно уменьшается по мере приближения к северу. И нужно пожелать, чтобы эта постепенность снижения быстроты сохранилась, ибо если скорость и направление течения изменятся, то европейскому климату угрожает такие потрясения, последствия которых даже трудно себе представить. По этой реке в океане и плыл «Наутилус».

В полдень мы с Конселем стояли на палубе. Я рассказывал ему о некоторых особенностях Гольфстрима.

Кончив объяснение, я предложил ему погрузить руку в воду.

Консель послушался и был очень удивлен, не ощутив ни тепла, ни холода.

— Это происходит оттого, — сказал я ему, — что температура Гольфстрима, при выходе его из Мексиканского залива, мало отличается от температуры человеческого тела. Гольфстрим — это огромный источник тепла, благодаря которому берега Европы покрыты вечной зеленью. По вычислениям Мори, тепловая энергия, затрачиваемая природой на нагревание вод Гольфстрима, могла бы поддерживать в расплавленном состоянии целую реку из железа, величиной с Амазонку или Миссури.

В этом месте быстрота Гольфстрима достигала двух метров с четвертью в секунду. Течение резко отличалось от окружающего моря. Его темные, богатые солями воды четко выделялись своим чистым синим цветом на фоне зеленых морских волн.

Демаркационная линия между ними была так ясна, что близ Каролинских островов наступило мгновение, когда можно было заметить, как нос «Наутилуса» рассекает уже воды Гольфстрима, тогда как его винт продолжает еще пенить океанские волны.

Гольфстрим увлекал за собой целый мир живых существ. Аргонавты, водящиеся в Средиземном море, путешествовали здесь бесчисленными стаями. Из хрящевых самыми заметными были скаты, у которых хвосты составляли почти треть всего тела; они представляли собой как бы огромные косоугольник! футов в двадцать пять длиною. Затем мы видели маленьких акул в метр величиной, с большой головой и короткой круглой мордой, с многочисленными рядами острых зубов; тело их, казалось, было покрыто чешуей.

Среди костистых рыб я отметил губанов, водящихся обычно в этих морях; морских карасей, радужная оболочка которых сверкала, как огонь; полосатых змееголовов длиной в один метр, с телом, словно разрисованным полосами, продолжающимися в виде точек и пятен и на плавниках; золотую макрель прекрасного золотистого цвета с синеватым отливом; палтусов, или флетан, с глазами на правой стороне; ромбов, принадлежащих к тому же семейству, что и палтусы, но с глазами и широким ртом, расположенными на левой стороне; множество мелких бекасовых рыб с трубкообразным рылом, окрашенных в бледнокрасный цвет на спине и в серебристый на брюхе; различных представителей семейства семги и т. д.

Ночью фосфоресценция вод Гольфстрима соперничала с Электрическим светом нашего прожектора. Особенной яркости это свечение достигало в предгрозовые часы.

Восьмого мая мы были еще на траверсе мыса Гаттерраса, на широте Северной Каролины. Ширина Гольфстрима равна здесь семидесяти пяти милям, а глубина — двумстам метрам.

«Наутилус» по прежнему плыл наудачу. Все предосторожности, казалось, были оставлены. При этих условиях бегство представлялось нам вполне возможным. И действительно: населенные берега повсюду гарантировали убежище; море бороздили многочисленные пароходы, плавающие между Бостоном и Нью-Йорком или Мексиканским заливом; день и ночь скользили маленькие нагруженные шхуны, поставляющие груз в различные пункты американского берега. Мы могли надеяться, что нас подберут.

Итак, это был самый «подходящий случай», несмотря на то, что от берегов Соединенных Штатов нас отделяли целых триста миль.

Но одно досадное обстоятельство препятствовало осуществлению планов канадца: стояла очень дурная погода. Мы приближались к местам, где постоянно свирепствуют грозы, — здесь была родина смерчей и циклонов, как раз порождаемых Гольфстримом. Пуститься в путь на хрупкой шлюпке в бурю — значило итти на верную гибель.

Нед Ленд понимал это, и скрежеща зубами от злобы, откладывал со дня на день побег. Он в конце концов заболел отчаянной тоской по родине, и только бегство могло излечить его.

— Господин профессор, — говорил он мне, — надо покончить с этим. Ваш Немо удаляется от обитаемых земель и идет на север. Но я уже говорил вам, что с меня хватит и южного полюса, мне нечего делать на северном.

— Как же быть, Нед, если бегство в данный момент невозможно?

— Я возвращаюсь к своему предложению. Надо поговорить с капитаном. Вы молчали, когда мы плыли вдоль берегов вашей родины. Теперь мы плывем у берегов моей, и я не могу молчать! Когда я думаю, что через несколько дней «Наутилус» будет у Новой Шотландии и что там, у Ньюфаундленда, открывается широкая бухта, что в эту бухту впадает река святого Лаврентия и что река святого Лаврентия — моя родная река, река города Квебека, моего родного города, — когда я вспоминаю все это, я дрожу от бешенства! Господин профессор, я не могу больше, я брошусь в море! Я не останусь здесь. Я задыхаюсь!

Канадец, очевидно, потерял последние остатки терпения. Его сильная натура не могла примириться с этим продолжительным заключением, Его лицо становилось мрачнее день ото дня. Я хорошо понимал его страдания, так как и сам заболел тоской по родине.

Прошло уже семь месяцев с тех пор, как мы потеряли всякую связь с землей. Да, кроме того, замкнутость капитана Немо, его изменившееся со времени битвы со спрутами настроение, его молчаливость — все это сильно меняло дело. Я не испытывал больше энтузиазма первых дней. Надо было быть фламандцем, как Консель, чтобы мириться с этой обстановкой, вполне подходящей для китов и прочих обитателей моря, но и для людей. Право же, если бы этот славный малый имел жабры вместо легких, он был бы весьма почтенной рыбой.

— Итак, господин профессор? — спросил Нед Ленд, видя, что я не отвечаю ему.

— Итак, Нед Ленд, вы хотите, чтобы я узнал у капитана Немо, каковы его намерения относительно нас?

— Да, профессор.

— И вы настаиваете на этом, несмотря на то, что однажды он уже высказал их?

— Да. Я хочу выяснить все до конца. Говорите обо мне, только обо мне одном, если хотите.

— Но я почти не встречаю его. Он избегает меня.

— Тем больше оснований его увидеть!

— Хорошо, я спрошу, Нед.

— Когда? — настаивал канадец.

— Когда я его встречу.

— Господин Аронакс, хотите, я сам пойду разыщу капитана?