Оксана Панкеева - Люди и призраки (Судьба короля - 4)

- Послушай, Плакса, - перебила его Азиль. - А ты точно уверен, что маэстро умер? Мы тут на днях узнали, что он, оказывается, жив, но где-то скрывается. Может, ты его встречал, но просто не узнал? Нам сказали, что он потерял руку, да и лицо очень пострадало...

- Ну что ты, - вздохнул ученик маэстро, откладывая гитару. - Я бы все равно узнал. Если не в лицо, то почувствовал бы, увидел иначе, как видят маги... Нет, Азиль, маэстро умер.

- Диего тоже так говорил, - кивнула локонами нимфа. - Но я все равно сомневаюсь. Если бы он был мертв, сон-проклятие сложился бы иначе, с этим все соглашаются. И ты, как маг, тоже должен бы это понимать... Ах, ты же, наверное, не знаешь...

- Знаю, - снова вздохнул Пассионарио.

- Тебе Диего рассказал? - тут же догадалась Ольга. - Вы же с ним друзья, он тебе, наверное, все рассказывал... А это у тебя его сережка, или они у вас просто одинаковые?

- Он подарил мне ее... На память... - заметался изобличенный вестник, проклиная себя за забывчивость. Снять не мог, недоумок! - Он... его послали в... другое место... и мы расстались... вот... Он подарил мне сережку на память, и попросил сказать тебе... и вообще... навещать, развлекать там, помочь, если чего...

Наверху что-то глухо стукнуло, вроде открылась дверь, и не успел товарищ Пассионарио обернуться, как что-то твердое и тяжелое, просвистев в воздухе, больно и увесисто огрело его по спине чуть выше поясницы, и дрожащий от негодования голос прокричал:

- Ах ты, конспиратор задрипанный! Ах ты, в ухо трахнутый плагиатор! Хрен тебе моржовый в задницу, бессовестный брехливый мерзавец.... - и далее более полудюжины эпитетов, неприемлемых в порядочном обществе. Уличенный в плагиате вождь и идеолог застыл в ужасе, не решаясь обернуться и ожидая нового удара по спине. Перепуганное воображение моментально нарисовало ему призрак наставника, который отныне будет преследовать его всю жизнь и дубасить подставкой от пюпитра при каждой попытке присвоить себе авторство чужих произведений.

- Подарил я ему, наглый бесстыжий сукин сын! - продолжал разоряться за спиной возмущенный голос Кантора, чуть менее громкий и чуть более хриплый, чем обычно. - Не успел я умереть, как он уже напялил мою сережку и охмуряет мою девушку, засратый обкуренный козел, драный в задницу плешивым гоблином!

- Диего, что ты делаешь! - испуганно вскрикнула Ольга, подхватываясь с места и устремляясь к лестнице. - Зачем ты встал?

- А я должен был лежать? - продолжал разоряться Кантор. - Когда это позорное убожество корчит из себя великого барда, думая, что если воровать темы в других мирах, то этого никто не заметит?

Обалдевший Пассионарио медленно обернулся и тихо ахнул, увидев, как совершенно живой и весь перебинтованный Кантор виснет на перилах, пытаясь самостоятельно спуститься по лестнице.

- Любимый, ну зачем же из-за этого так психовать, - попыталась урезонить его Ольга, подбегая и подставляя плечо, чтобы он смог опереться. Да фиг с ним, какая тебе разница, сам он написал, или нет? Стоило из-за этого так надрываться? Ты же мог упасть! Успокойся, пожалуйста. Пойдем, я отведу тебя в кровать.

- К хренам собачьим кровати! - проворчал Кантор, видимо, из последних сил. - Ты, засранец, подай мне палку! И помоги спуститься! Сидишь, хлебальник разинул, не видишь, даме тяжело?

- Кантор! - судорожно выдохнул Пассионарио, осознав, наконец, что перед ним действительно живой Кантор и что минуту назад его самым реальным образом перетянули по спине увесистой тростью. Он подхватил эту трость, без которой его воскресший соратник теперь не мог стоять и вис на перилах, и бросился вверх по ступенькам. - Кантор, ты жив! О, небо, какое счастье, ты жив!

- Спина! Мудак! - взвыл Кантор, вырываясь из его объятий. - Больно же, придурок! Уйди! Что ты ко мне целоваться лезешь, мать твою, извращенец, папин сын! Тьфу на тебя! Убери от меня на фиг свои слюни и сопли!

Любимый вождь поспешно отпрыгнул в сторону, уворачиваясь от очередного удара трости, которую разгневанный Кантор, едва получив обратно, тут же поспешил пустить в дело. Промахнувшись по цели, бедняга чуть не загремел с лестницы, поскольку его по инерции занесло вперед, и едва устоял на ногах, успев вцепиться в Ольгу.

- Прекрати скандалить! - потребовала та. - И успокойся, наконец! Тебе же нельзя еще вставать!

- Можно, - упрямо возразил Кантор. - просто у меня не получается... Помоги мне дойти до дивана, я с вами немного посижу... Или полежу... Ты зачем зарисовался перед девушками, придурок? Хочешь, чтобы с тебя шкуру спустили за нарушение конспирации? И на кой хрен ты напялил мою сережку и врешь тут напропалую что попало?

- Кантор, не сердись, - попросил Пассионарио, вытирая слезы умиления. Я ничего не нарушал, меня послали... мне поручили...

- Наверное, тебе поручили повидаться со мной, а не распускать тут хвост перед дамами! Ты что, не знал, что здесь живет Азиль, и что она тебя непременно узнает? Не мог потихоньку, ночью или там...

- Да нет же! Мне поручили вовсе не с тобой повидаться, все же думали, что тебя убили... Мне велено было навестить твою девушку и... ну, ты же сам просил...

- Я, помнится, вовсе не тебя просил, - ворчливо отозвался Кантор, располагаясь на диване спиной кверху.

- Я знаю. А вот он поручил это мне.

- А ты, вместо того, чтобы сделать то, что тебе поручили...

- Я не смог. Я подумал, так будет лучше...

- Подумал он! Я вот твоей... даме расскажу, как ты тут перед другими рисуешься! И что это ты на себя напялил?

- Расскажу, если перестанешь ругаться. В конце концов, я твой начальник, поимей хоть немного уважения и не позорь меня перед дамами.

- Уважения? А ты его заслужил, товарищ начальник? Мало тебя наставник пи... - Кантор оглянулся на дам и поспешно поправился: - бил в молодости за нездоровую склонность к плагиату, позор всего отдела пропаганды! Не способен сам приличную музыку писать, покупай, как порядочные поэты делают, а воровать нечего.

- А ты откуда знаешь? - недовольно отозвался товарищ начальник.

- А вот знаю. - проворчал Кантор и замолк, уложив голову на диванную подушечку. Видимо, он, наконец, выдохся и сил ругаться дальше у него не осталось. - Сережку отдай, бард недоделанный.

- Да пожалуйста... Вот, бери. Я же не знал... Я ее на память взял... Только не надевай сразу, хоть водкой прополощи, у тебя же ухо разорвано, еще инфекцию занесешь...

- Давай мне, я сама прополощу, - протянула ладошку Ольга. - И все-таки, не худо было бы объяснить, в чем дело. На этот раз честно. Кто кому чего поручил и кого о чем просил.

- Видишь ли, - вздохнул Пассионарио, опуская сережку в протянутую ладонь. - Кантор просил своего друга и наставника сообщить тебе, если с ним что-то случится. Вот с ним и случилось... Наверное, сама знаешь, раз он здесь. А поскольку мы считали его погибшим, то этот самый друг и наставник послал меня, чтобы я тебе сообщил... Но я не смог. Подумал, что лучше будет солгать... прости, пожалуйста. Я больше не буду обманывать и присваивать чужие произведения. Я действительно услышал эту пьесу в другом мире, и она мне понравилась. А теперь, если желаете, могу исполнить что-нибудь действительно свое, Кантор не даст соврать.