Сборник - Фактор города: Мир фантастики 2010

– И у стен есть глаза и уши. Конечно, тебя видели. И в глубине души ты знаешь это и боишься, что за тобой продолжают наблюдать. Ты ведешь безупречную жизнь, ты посещаешь храм и цитируешь мудрых, но ты не можешь обмануть себя.

Я вдруг устаю спорить и доказывать очевидное.

– Что тебе нужно? – спрашиваю я равнодушно. – Или ты позвал меня перекидываться словами?

– Ты прав, – Дон закусывает губу. – Я не стал бы смущать твой покой, если бы не имел в этом корысти. Видишь, я честен.

Разрази тебя гром с твоей честностью, думаю я угрюмо.

– Я твердо решил, что не дам Лилли умереть. Я знаю ее как себя самого – в ней нет зла. Она не нуждается в очищении; пустой жетон приговорит ее просто-напросто к убийству… В нашем распоряжении остался один завтрашний день. Я собираюсь бежать вместе с Лилли и предлагаю тебе присоединиться к нам.

– Бежать, – повторяю я горько. – Поистине нечистота души мешает рассуждать здраво. Бежать – куда?

– На корабль-призрак, – спокойно отвечает Дон, и я снова вздрагиваю.

– Это легенда, – говорю я глухо. – Миф.

– Корабль-призрак существует, и Лилли знает его нынешние координаты. Все что нам нужно, это захватить челнок и оторваться от Земли.

– И от преследования, – добавляю я иронично.

– И от преследования, – соглашается Орех. – Поэтому нам нужен пилот. Настоящий пилот, ас, прирожденный крылатый. Который летал десять лет, а на одиннадцатый вдруг решил, что его истинное призвание – быть садовником. Три – один – шесть. Три – один – шесть. Но сердце бьется слишком быстро.

Наше общество построено на покорности и самоограничении, – звучит хриплый голос в моих ушах. – Нам говорят, что мы движемся к блаженству, а на самом деле мы шебуршимся в навозе. И скарабеи, и соколы. Созидаем навозный трон для недосягаемых бессмертных. Стоит кому-то задуматься, остановиться, воспротивиться – ему выпадает пустой жетон. Я больше не хочу этого, Тьен. В бесстрастии нет ценности. Я хочу любить свою женщину и знать своих сыновей. И не желаю, чтобы чужая воля определяла мое будущее.

Я сейчас уйду, – добавляет он после секундной паузы. – Подумай о том, что я сказал. Загляни в свое сердце. Я не появлюсь завтра в оранжерее, но буду ждать тебя в этот самый час на этом самом месте, в роще бумажных фонарей. До завтра, Тьен, – очень надеюсь, что до завтра.

Я не отвечаю, и Орех уходит.

Ветер раскачивает над головой бумажные фонарики.

Загляни в свое сердце, сказал Дон на прощание. Я кладу руку на грудь, и ладонь чувствует холод жетона: мое сердце закрыто. Мы шебуршимся в навозе, эхом отдается в голове, и я чувствую приступ тошноты. У бетеля вкус фекалий, в воздухе запах нечистот, мысли мои – беспорядочная куча дерьма… Я убыстряю шаг.

Наше общество построено на покорности и самоограничении, сказал Орех. Нет, это поверхностный взгляд, мысленно восклицаю я. Наше общество построено на страхе и надежде. Покорность – это только способ победить страх; самоограничение – возможность осуществить надежду.

Воображение рисует в сумерках лицо Дона. Общество должно быть воздвигнуто на равенстве и свободе, беззвучно возражает он. Ты хороший человек, Тьен. Загляни в свое сердце.

И я ускоряю шаг, бегу.

Прохожие расступаются в стороны и провожают меня взглядами. Щуплый подросток на мотопеде, на удивление похожий на Терри Танга, заглядевшись на меня, заруливает в кусты и громко чертыхается. Многочисленные сканеры торопливо обшаривают меня невидимыми лучами и, удостоверив мою личность, облегченно подмигивают зелеными огнями.

Я бегу и бегу, пока ноги не теряют чувствительности, а из головы не выветриваются все до единой мысли. Останавливаюсь и поднимаю голову. Передо мной золотисто-янтарные двери храма. Собрав остаток сил, прохожу внутрь и, скрестив ноги, опускаюсь на теплый пол.

Три – один – шесть. Три – один – шесть. Через некоторое время бешеный стук сердца начинает стихать. Я перехожу на восемь – один – шестнадцать.

Безмятежно звенят вдалеке ветряные колокольчики. Чувства гаснут одно за другим. Я закрываю глаза.

Колесо сансары движется без остановки. Ночь сменяет день, день возрождается из ночи. Я осторожно прикасаюсь к лепесткам магнолии. Забота о беззащитных всегда помогала мне обрести покой в душе.

Близится назначенное Доном время, и я иду к условленному месту. Бумажные фонарики перешептываются над головой. Аллея пуста.

Я сделал свой выбор. И на этот раз я знаю, что он не был ошибочным.

Мир состоит из взаимосвязей. Страх делает нас равными, надежда наделяет нас свободой. Незачем лететь навстречу кораблю-призраку, мы уже на его борту. Справедливость вершится человеческими руками, но это все равно высшая справедливость. Над скарабеем реет сокол, над соколом высится бессмертный, бессмертные слушают дыхание вселенной. А пустоте нет места в мире живых.

Я надеюсь, наши дороги еще скрестятся, Дон Цзыи по прозвищу Орех, Терри Танг, женщина по имени Лилли. Вы примете дар очищения, и мы вновь – рука об руку – продолжим путь восхождения.

Я сплевываю красным и кладу руку на сердце. Жетон холодит ладонь. Жетон с изображением сокола.

Анна Гурова

Право на самоопределение

Крыша дворца в Атон-джец провалилась много лет назад. Но он все равно был прекрасен – особенно теперь, на закате, когда уцелевшая колоннада из желтоватого известняка порозовела в лучах нежаркого солнца. Колоннаду дворца обрамляли одичавшие пальмы, а прямо сквозь террасу прорастал в небо огромный эвкалипт. В капителях ворковали голуби, лестничные ступени утопали в зарослях ежевики. Чуть ниже, если хорошенько приглядеться, в колючках можно было разглядеть ржавые рельсы. Они уходили на восток, вдоль моря, и на запад – куда-то за гору Богини-Матери.

Руслан и Батал сидели, свесив ноги, на колоннаде и глядели, как на соседней горе, среди пышных крон, сияют расплавленным золотом купола храма бога Солнца. Этот храм славился на всю землю Апсны. Ни в одном из городов не сохранилось ничего подобного, все прочие уничтожила война. Но, видно, местные жрецы находились под особым покровительством богов. Ведь храм стоял на горе не просто так, а как бы запечатывал собой вход в пещеру, где был от века заточен злой дух. Верховный жрец солнечного бога – кстати сказать дядя Руслана, – слыша такие истории, только качал головой и с досадой говорил:

– Язычники! Совсем одичали!

Старый жрец часто уговаривал племянника пойти к нему в ученики и даже ухитрился выучить того тайному храмовому письму, которое в древние времена, как водится, было вовсе не храмовым и совсем не тайным. Так что теперь Руслан мог с легкостью прочитать полустертую надпись над главной террасой заброшенного дворца: «Станция Новый Афон». Вообще в Атон-джец сохранилось много старинных надписей, но смысл их по большей части оставался темен: как, к примеру, понять, что означает «Стоянка такси», или хуже того – «Грязелечебница, вход 100 рублей»?