Гарри Тартлдав - «Если», 1999 № 10
Совсем рядом оказался длинный нос и узкие глаза Койотихи.
— Что это, Сойка? — спросила она, приглядываясь к новому глазу.
— Кажется, это мой глаз, который ты когда-то украл.
— Сосновая смола, — оскорбленно ответил Щеголь. — Неужто ты думаешь, что я воспользуюсь каким-то дурацким подержанным глазом койота? Ведь я лекарь!
— Да-а-а, да-а-а, лекарь, — сказала Койотиха. — Ну до чего безобразный глаз! Ты бы лучше попросил у Кролика какашку. Этот глаз никуда не годится.
Узкое лицо Койотихи придвинулось еще ближе, и девочка подумала, что она хочет ее поцеловать. Но нет — тонкий и твердый язык еще раз тщательно вылизал больное место, очищая, успокаивая. Когда девочка снова открыла глаза, мир выглядел вполне прилично.
— Глаз прекрасно видит, — сказала девочка.
— Эй! — завопил Сойка. — Она сказала, что глаз прекрасно видит! Глаз прекрасно видит, она так сказала! Я говорил вам! Что я вам говорил?
Он пошел с пустыря, взмахивая руками и похваляясь. Койотиха исчезла. Все разбрелись.
Девочка встала; все тело от долгого сидения затекло. Сумерки совсем сгустились, только далеко на западе еще сохранялся отблеск солнца. На востоке долина погрузилась во тьму.
В хижинах зажигались огоньки. На краю города пиликала плохонькая скрипка, наигрывая печальную стрекочущую мелодию. Кто-то подошел к девочке и спросил:
— Где ты собираешься жить?
— Не знаю. — Она вдруг почувствовала зверский голод. — Я могу жить у Койотихи?
— Она редко бывает дома, — ответил нежный женский голос. — Ты ведь жила у Бурундучихи, верно? Еще можно у Кроликов, там большая семья…
— А у вас есть семья? — спросила девочка, разглядывая изящную женщину с добрыми глазами.
— У меня двое оленят, — сказала та с улыбкой. — Но я сейчас собираюсь в город на танцы.
Девочка помолчала и робко, но решительно ответила:
— На самом деле я бы хотела жить у Койотихи.
— Хорошо, ее дом совсем рядом.
Олениха подвела девочку к полуразвалившейся хижине в верхней части города. Света внутри не было. Перед домом валялось всякое старье. Дверь была приоткрыта, а над ней красовалась старая доска, прибитая кривыми гвоздями, с надписью ПОДОЖДИ МИНУТКУ.
— Эй, Койотиха, к тебе гости, — сказала Олениха.
Никакого отклика.
Олениха толкнула дверь, отворила ее пошире и заглянула внутрь.
— Думаю, она пошла охотиться. Наверное. Мне лучше вернуться к оленятам. С тобой все в порядке? Кто-нибудь занесет тебе поесть… Хорошо?
— Да, все в порядке. Спасибо, — ответила девочка.
Она смотрела, как Олениха уходила в темноту — быстро и легко, строгой элегантной поступью, мелкими шажками, словно женщина на высоких каблуках.
Внутри хижины, именовавшейся «Подожди минутку», было совсем темно — ничего не разглядеть — и так много хлама, что девочка все время на что-то натыкалась. Она не представляла себе, где может быть очаг и как развести огонь. Отыскалось некое подобие постели, но когда девочка легла, показалось, что это куча грязного белья, и запах был, как от грязного белья. Все время кто-то ее кусал — в ноги, руки, шею, спину. Она чувствовала страшный голод. По запаху нашла рыбину, подвешенную к потолку. На ощупь оторвала жирный кусок, попробовала. Оказалось — копченый лосось. Она отрывала сочные куски и ела, кусок за куском, пока не насытилась, потом дочиста облизала пальцы. Рядом с открытой дверью на водяной поверхности дрожало отражение звезды. Девочка осторожно понюхала горшок с водой, попробовала воду и немного отпила — только чтобы утолить жажду: теплая, застоявшаяся вода отдавала тиной. Вернулась к грязной постели с блохами и легла. Нужно пойти к Бурундучихе или в какой другой гостеприимный дом, а не лежать здесь, забытой всеми, в грязной постели Койотихи. Но она никуда не пошла. Лежала и била блох, пока не уснула.
Глубокой ночью послышался голос: «Подвинься, малыш», и рядом оказалось теплое тело.
Они позавтракали, сидя на солнышке на пороге хижины — поели кашицы из измельченного сушеного лосося. Койотиха охотилась утром и вечером, но питались они не свежей дичью, а сушеным лососем, сушеными овощами и поспевающими ягодами. Девочка не спрашивала, почему. В этом, по ее мнению, был смысл. Она собиралась спросить Койотиху, почему та спит ночью и бодрствует днем, как люди, вместо того чтобы спать днем и охотиться ночью, как койоты, но когда покрутила вопрос в уме, то сама поняла, что ночь — это когда спишь, а день — когда бодрствуешь, и здесь тоже был свой смысл. Но один вопрос все же задала:
— Не понимаю, почему вы выглядите как люди, — сказала она.
— Мы и есть люди.
— Я хочу сказать, такие, как я, человеческие существа.
— А это как смотреть, — ответила Койотиха. — Кстати, как этот твой мерзкий глаз?
— Хороший глаз. Но… вы носите одежду… живете в домах… пользуетесь огнем и разными вещами…
— Вот как ты видишь, значит… Если бы этот горластый Щеголь Сойка не влез куда не надо, я могла бы сделать действительно замечательную вещь…
Девочка привыкла к тому, что Койотиха была склонна на чем-то зацикливаться, привыкла и к ее бахвальству. Она в каком-то смысле была похожа на знакомых ребят из школы. Но далеко не во всех отношениях.
— Ты хочешь сказать: то, что я вижу, неправда? Ненастоящее — как в телевизоре или что-нибудь в этом роде?
— Нет, — сказала Койотиха. — Эй, у тебя на воротнике клещ. — Наклонилась, резким движением сбросила клеща, подобрала его пальцем, раскусила и выплюнула.
— Фф-у, — пробормотала девочка. — Так как же?
— А так, что ты, по правде говоря, кажешься мне серовато-желтой и бегающей на четырех ногах. А вон тем, — она презрительно махнула рукой в сторону тесной кучки хижин у подножия холма, — кажется, что ты прыгаешь туда-сюда и беспрерывно подергиваешь носом. А для Сокола ты яйцо или, может быть, подлетыш. Поняла? Все зависит от твоего взгляда на вещи. На свете есть только два народа.
— Люди и животные?
— Нет. Те, кто говорит: «На свете есть только два народа», и те, кто не говорит этого. — Койотиха расхохоталась собственной шутке, хлопая себя по бедру и повизгивая от удовольствия.
Девочка, не приняв шутки, ждала.
— Ладно, — сказала Койотиха, — есть первый народ и все остальные. То есть два.
— Первый народ — это?..
— Мы, животные… и твари. Мы древние, видишь ли. И вы — щенята, козлята, птенцы. Все это первый народ.
— А остальные?
— Ты знаешь, кто, — ответила Койотиха. — Другие. Новый народ. Те, что пришли сюда. — Ее красивое суровое лицо стало серьезным, даже грозным. Она посмотрела девочке прямо в глаза, что делала редко, и взгляд ее блеснул золотом. — Мы были здесь, — сказала она, — мы всегда были здесь. А теперь это их страна. Они ею правят… Черт, даже я сумела бы лучше…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});