Джудит Тарр - Солнечные стрелы

Утром я еду, спокойно сказал он. Двор может следовать за мной. Стояло прекрасное утро, когда он покидал столицу. Солнце ярко сияло в безоблачном небе, свежий ветерок колыхал флаги. Обоз, состоявший из повозок, облепленных верховыми и пешими слугами, тянулся за ним. Гвардия императора красовалась в походных доспехах красных и золотых расцветок, охранницы леди Мирейн предпочитали зеленый цвет. За ними двигались разодетые придворные лорды верхом, дамы в носилках, окруженные толпой стражей, грумов и лакеев. Маленькая группка жрецов и жриц выглядела на их фоне очень скромно. Крученые ожерелья и гладкие волосы, заплетенные в тугие косички, выдавали их принадлежность к касте служителей культа. Вэньи находилась среди них. Эсториан двигался во главе колонны. Сенель1 под ним был черен как ночь и хороших кровей. Крупные, голубые, как незабудки, глаза, остро отточенные рога и белая звездочка между ними делали его просто неотразимым. Он был еще молод и не прочь подурачиться, но достаточно смышлен, чтобы повиноваться малейшему движению поводьев. Сейчас Умизан неторопливо трусил по дороге, беззлобно пофыркивая на Юлию, бежавшую рядом. Он ничего не имел против королевской кошки, потому что еще жеребенком играл с ней и рос. Рысь лениво огрызалась, но все же старалась держаться подальше от острых раздвоенных копыт, с царственной невозмутимостью игнорируя толпу обступивших дорогу зевак. Казалось, весь Эндрос хлынул за пределы крепостных стен, чтобы проводить своего императора. Гром приветственных криков и рукоплесканий не смолкал вокруг него, но лица многих горожан были опечалены. Простой люд искренне симпатизировал своему молодому правителю, и его отъезд воспринимался как ощутимая потеря в жизни столицы. Конечно, через какое-то время мальчик вернется в родные края, в чем он публично поклялся, глядя на черные башни Замка, но кто знает, как оно все там устроится. Прошлый император вот так же клялся, отбывая в чужую страну. Вернуться-то он вернулся, но неживой, и косточки его теперь в толще скалы. Эсториан обернулся в седле. Он оглядел белые стены столицы и перевел взгляд на мрачные зубцы башен; над ними парил собирающий солнечный свет кристалл. Он отсалютовал ему правой рукой. Кристалл вспыхнул и послал в его сторону пучок нестерпимо ярких лучей. Молодой император рассмеялся.

Привет тебе, негромко произнес он. Приглядывай за моей столицей, пока в отъезде.

И ты говоришь все это с легким сердцем? Эсториан обернулся и бросил взгляд на жреца, который приноравливал бег своей кобылы к размашистой трусце Умизана. Лицо его было серьезно.

Это такая сила, медленно произнес Айбуран, перед которой трепещут боги.

Разве твои слова, воспитатель, не ересь? Эсториан ослепительно улыбнулся толпе. Умизан, почувствовав настроение хозяина, вильнул крупом и замахал кисточкой вскинутого хвоста. Жрец, не прибавив ни слова к сказанному, поклонился и отъехал прочь. Через какое-то время добровольный эскорт, сопровождавший императора, стал редеть, и приветственные возгласы постепенно смолкли. К полудню повернули восвояси самые решительные из провожающих. Когда солнце склонилось к западу, голова каравана достигла пограничного камня, белого столба, стоящего на меже, отделявшей территорию Эндроса от земель Ста Царств. За ними возвышался пологий холм, рассеченный надвое рекой и увенчанный подобием гребня. Этот холм не шел ни в какое сравнение с величественными хребтами северных гор, но здесь, на равнине, даже такой плюгавый бугор казался серьезной преградой. Эсториан оглядел свиту. На лицах придворных читалось явное желание передохнуть, и даже мать его выглядела усталой. Он усмехнулся и пришпорил Умизана.

Вперед, сказал он. Только вперед. Некоторое время копыта сенелей упорно месили мягкое покрытие дороги, постепенно превращая его в грязь. На вершине холма Эсториан бросил поводья. Умизан коротко всхрапнул и опустил морду к земле. Юлия игриво подпрыгнула и покатилась по траве, издавая воркующие звуки. Судя по всему, она чувствовала себя прекрасно, совсем не сожалея о том, что ее вынудили бросить город, в котором она родилась. Ее дикая натура наслаждалась свободой и первозданными запахами, идущими от влажной земли. Эсториан посмотрел в сторону столицы. Она стала такой крошечной, что ее можно было взять в ладони и, как следует все рассмотрев, поставить обратно. Изящная безделушка, вырезанная из слоновой кости, украшенная золотыми накладками. После смерти отца ему не раз приходилось покидать ее. Но эти поездки совершались только в северном или восточном направлении. И никогда в западном. Почему-то он ощущал себя сейчас птицей, вырвавшейся из клетки. В душе его роились разные чувства; но и страх, и смятение, и неуверенность побеждало нечто такое, чему он не знал названия. И вот оно явилось. Сверлящая радость! Ощущение полной свободы! Пускай непрошеной, пускай из-под палки. Оно явилось внезапно и уже не желало покидать его. Ужасно, чудесно, великолепно. Он тронул пяткой тугой бок Умизана. Жеребец подхватил с земли последний клочок травы и, описав полукруг, отвратил взор хозяина от скучной равнины. Теперь перед ним расстилалось иное, еще неизведанное пространство, в котором смутно белела стена Хан-Гилена.

Вперед, промолвил он. Только вперед!

ГЛАВА 6 Императорский поезд двигался в хорошем темпе, среднем между марш-броском армии и выездом лежебок на загородный пикник. Бодрость сенелей и погода способствовали путешествию, но изгибы дороги и неровности ландшафта сущест венно замедляли его. Частые остановки в городах и храмах также наносили ущерб скорости продвижения каравана, однако Эсториан был упорен и терпелив. Пьянящее чувство свободы не покидало его, он правил своими людьми железной рукой, что, впрочем, не мешало ему пребывать в отличном настроении и потакать прихотям Умизана. Весна разгоралась. В солнечном свете ярко блистали воды реки Сувиен, за белой стеной Хан-Гилена клубились причудливые туманы. Они миновали покрытые pny`lh холмы Айбена и Сареса и въехали в дремучие леса Куриона. Городков на их пути поубавилось, все чаще попадались одинокие замки, стоявшие на об рывистых берегах Сувиен или целиком занимавшие отдельные острова в центре ее стремнины. Хозяева их не всегда приходили в восторг, обнаружив за воротами своих крепостей гомонящую толпу, но, узнав императора, меняли свое отношение к происходящему. Он знал, как обращаться с ними. Иногда крепкое словцо в беседе с простыми людьми значит много больше, чем ласковая речь и ослепительная улыбка.

Порой я не понимаю, чего они хотят, пожаловался он Вэньи однажды утром, подольше задержать меня у себя в гостях или поскорее выпроводить. Она бросила поводья, рассчитывая, что ее сумасбродная кобылка сама одолеет крутой склон, и призадумалась, потом заговорила тщательно подбирая слова. Лицо ее неожиданно зарумянилось, возможно, от свежего воздуха и быстрой езды.