Александр Абрамов - «На суше и на море» - 72. Фантастика

А с дальней стены, касаясь левой рукой слегка приподнятого подбородка, задумчиво смотрела глубокими синими глазами Жанна Самари, одна из прелестнейших женщин древнего Парижа. Алая и кремовая розы на ее плече словно окрасили волнением ее лицо, и радостные текучие тона картины Ренуара теплом живой плоти светились в закатном солнце.

Председатель Совета пристально смотрел в зал голубыми выцветшими глазами. Взволнованный гул собравшихся явно радовал его. Сотрудников Центра трудно было удивить. Необычное, небывалое, немыслимое лежало в основе их работы. Может быть, поэтому люди постепенно теряли способность удивляться. И Дуглас при всей врожденной бесстрастности великолепно это понимал. «По-видимому, эксперимент Васильева каждого затронул за живое, — размышлял он. — Недаром у многих женщин, да и мужчин впрочем, чуть ли не слезы были на глазах, когда Васильев шел с кентаврами в свою лабораторию. И выражение у него было, — вспоминал Дуглас, — какой-то встревоженной нежности и дьявольского вдохновения. Словно сам Пан направлялся в свой храм. Да, черт побери!» Руководитель Совета Центра вздохнул и с любопытством покосился на массивного человека, сидевшего рядом. А тот весело и пристально оглядывал сидевших в зале, слегка поворачивая крупную тяжелую голову на сильной шее.

Его лицо со скошенным лбом и пепельной сединой на висках нечасто появлялось на экранах мирового телеинформа, но всегда в связи с большими событиями в глубинах космоса. Пилот и командир звездолета, начальник экспедиции и, наконец, Командир Галактического Патруля, Сергей Александров был человеком, которого знали многие. Сотрудники Центра оценили сам факт его появления, и шум быстро утих.

Дуглас придвинул микрофон:

— В Центре совершилось событие, как вы знаете, далеко вышедшее за пределы нашей и без того достаточно необычной тематики. Поэтому я собрал Совет до того, как будут подробно изучены параметры новых объектов Васильева.

— Это не объекты! — горячо сказала молодая женщина с румянцем волнения на щеках. — Это живые разумные существа.

— Именно поэтому, — властно продолжал Дуглас, — я и собрал внеочередное заседание, чтобы исключить с самого начала малейший привкус сенсации. Меня, как и вас, покорила свободная естественная грация кентавров — безошибочный признак нормы, и я надеюсь, что их физические и психические параметры, уж позвольте мне так сказать, — улыбнулся он одними глазами, — останутся стабильными.

Молодые сотрудники, «приготовившиеся к сражению», как определил для себя Дуглас, обрадованно зааплодировали.

Дуглас с необычным для него волнением поднял руку, прося тишины.

— Васильев провел блестящий эксперимент, и я полагаю, что с его… питомцами все будет благополучно. Встают, однако, моральные проблемы неслыханной важности. Нельзя не считаться и с тем, что кентавры привлекут внимание всего мира. Трудно ручаться, что это внимание будет на первых порах безусловно доброжелательным. Поэтому вы должны располагать необходимой информацией во всей полноте. Представитель Космического Центра Сергей Александров сообщит вам о задаче, которая была поставлена перед Васильевым.

Голос Александрова, слегка глуховатый, как у всех, кто не однажды прошел через штормы космических излучений, без усилий заполнил зал.

— В последней межзвездной экспедиции была открыта новая планета, названная в честь флагмана Патруля Титанией. Оказалось, что мы окрестили ее весьма точно. Могучее солнце, аметистовое, густого тона небо, стремительные полноводные реки, невероятная по мощи растительность, кристально чистый воздух, от которого захватывает дыхание и кружится голова, и… почти удвоенная по сравнению с земной сила тяжести. Людям там дьявольски трудно, и нам подолгу приходилось отсиживаться на орбите. Однако этот мир прекрасен, и мы не можем его потерять.

Титания не просто аналог Земли. Члены экспедиции отмечали у себя высокую работоспособность, необыкновенную четкость и ясность мыслей. Многие теоретические проблемы, которыми были заняты ученые в полете, были легко решены именно на Титании. И это при столь мощном гравитационном поле. В чем тут дело? Экспедиция слишком мало пробыла на планете, чтобы предпочесть какую-либо из выдвинутых гипотез. Ясно одно: все творческие способности человека необыкновенно обостряются, когда он ступает на эту планету.

Так возникла идея эксперимента «Титания», который великолепно осуществил Васильев. Если кто-нибудь сможет покорить Титанию, так это, пожалуй, кентавры. В них не просто объединяются разум человека и сила лошади. В данном случае целое подчинено диалектическим правилам сложения, и мы вправе ожидать самых выдающихся свершений.

— Я хотел бы надеяться, — продолжал Александров, поймав взгляд Алексея, — что исследования Васильева будут завершены в ближайшее время. Академия Наук Земли по нашему заданию изучает социологические и психологические аспекты проблемы. Титания настолько важна для дальнейших судеб человечества, что, вероятно, будет проведен всепланетный референдум. Что касается Космического Центра, то мы готовы немедленно доставить полевую модель «Феникса» на Титанию и начать ее освоение.

Когда Александров сошел с кафедры, Дуглас выжидающе взглянул на Алексея.

Тот стремительно поднялся на кафедру, заложил руки за спину и, слегка повернувшись к Дугласу, начал:

— Когда в космическом вакууме атмосферные планеты начали свой орбитальный бег вокруг пылающих солнц, когда в Мировом океане под ударами молний появились первые цепочки аминокислот — возникла жизнь, информационное уравнение наивысшей сложности. Но до сих пор жизнь остается дразнящей тайной. Где водораздел между животным и растительным миром? Так ли незыблемы границы между разумом и инстинктом, между человеком и животным?

Главная цель человека не завоевание природы, не насилие над нею, а всеохватывающее проникновение в ее тайны. И тогда то, что только грезилось нам в пантеистическом восприятии мира, станет нормой для синкретического мышления человека будущего.

Эти мысли давно волновали меня, поэтому я был очень рад, когда Космический Центр поручил мне эксперимент «Титания».

Генетический фонд нашей планеты представляет собой огромную ценность, но мы очень часто подходим к нему недопустимо утилитарно, уподобляясь ремесленникам-копиистам. И работа нашего Центра, как, впрочем, и других Генетических Центров мира, в значительной мере приобрела именно такой характер. Поэтому эксперимент логически должен был стать протестом против подобного подхода и по форме, и по существу.