Ольга Баранова - Соблазнение монаха

Томас приполз на коленях, тяжело хватаясь за сердце и дыша. На ногах он идти уже не мог. Я не была бы женщиной, если бы придумала другой конец. Мне жаль старичка, но куда он раньше смотрел? Принципы - принципами, а жить тоже надо. Если все будут принципиальными, жизнь остановится.

Он принялся ползать по деревне и хватать всех проходящих женщин и девушек за ноги. "Сарина! - кричал он. - Сарина! Где ты?" Нельзя смеяться над старичком. Он был уже стар. Он не мог подняться на ноги, чтобы схватить их за руку, как молодые парни. "Сарина! - кричал он. - Сарина!" Он тоже был сумасшедшим. Он хотел привлечь внимание. Он так и сдох на дороге - кому нужен нищий старик?

Все мужчины - изменщики. Если они не изменяют другой женщине, то изменяют нам, а если не изменяют, находят идею, которая позволяет им отказаться от брака или оправдать измену. И один из них сдох на дороге, ведущей к Падишаховому дворцу. Он так и не узнал Сарину. Ей было лет сорок пять. Она стояла в сторонке, за его костлявой спиной, и смотрела, как он цепляется к женщине много ее моложе и - точной копии той Сарины, которой была она, Сарина, в молодости. Время остановилось для него. Он хранил в душе образ, и этот образ сыграл с ним злую шутку. Либо ты - монах, либо воин. Третьего не дано. Впрочем, люди умудряются жить и в третьем состоянии.

Сарина похоронила монаха - по обычаю, как положено; посадила на его могилке рябину - как положено. Рябина цвела белым цветом, и ее пахучие лепестки падали на то место, которое было Томасом, а теперь - землей. Ягоды созревали, и бойкие воробьи клевали их зимой.

8. ТОМАС И САРИНА

Вернемся немного в прошлое. Сарина стояла на балконе, набросив на плечи ажурную шаль, связанную узором "путанка", т.е. очень широкие дырки, а между ними вязаные нити и сгустки-сплетения ниток. Очень красивый узор.

Ночь была темна. Томас остался на балконе - широком балконе, а Сарина пошла спать. Таком широком, что два человека могли бы, взявшись за руки, встать поперек балкона, и еще бы осталось место.

Звездное небо светило, и Томас, постояв еще немного, тоже пошел в свою конурку. В отличие от комнаты Сарины, в которую она натащила тряпок и ковров - при помощи папы (слуг), конечно, - комната Томаса была пуста. Узкое вытянутое окно, в которое было видно небо густо-синего оттенка; заря еще не зашла, как зашло раннее солнце за горизонт, и светила где-то там внизу, ниже леса и темной земли. В окно доносился запах можжевельника. Томас поежился. Обычно он не чувствовал холода, а тут что-то нашло. Замок был устроен так, что все лучи и звуки сходились в Томасовой комнате лучи, идущие от человека или крупного зверя. Спросите, откуда я знаю секреты монастыря? Да все секреты во все времена одинаковы. Особенно у мужчин. Они все играют в войну и им все мерещится, что на них кто-то нападает. Естественно, если выстроен замок, любопытный медведь зайдет и посмотрит, что там внутри. Не было бы замка - не зашел бы, спокойно бы пасся себе где-нибудь и ловил пищу. Медведей (они иногда заходили с той стороны - граница виднелась во тьме, днем - бледно розовая и зеленая (папа подобрал плиточки по цвету, пусть земля ему будет пухом), а сейчас черно-белые) Томас не боялся. Надо резко подойти к медведю и схватить его за нижнюю челюсть, тогда медведь вас не укусит - не сможет. Второй рукой надо нежно погладить медведя по голове - он подумает, что вы - его мама, и отпустит вас или уснет. В любом случае можно убежать. Но лучше убежать сразу, Да, что касается челюсти. Надо все делать быстро и решительно, чтобы медведю не пришло в голову, что вы хотите схватить его за челюсть, и он не успел увильнуть.

Так что Томас все слышал, что происходит в замке. На стенах у него в комнате висели пучки трав и маленькая картина в золотой оправе.

До мероприятия оставалось несколько минут, и он склонил голову на скромную монашескую подушку. Он проснулся через секунду (нам всегда кажется, что спим слишком мало) от истошного вопля Сарины. Он даже не думал, что женщины могут так кричать. Я забыла сказать, как устроены "зеркала" в доме Томаса. Может быть, сейчас не время, но я все-таки расскажу.

Система зеркал расположена по всему замку и замурована в каменные стены. Металлических зеркал. Цивилизация Томаса - я имею в виду цивилизацию монахов, нельзя же на одну доску ставить Гитлера и Пушкина это разные цивилизации, точно так же цивилизация монахов существовала среди людей и передавала свои знания (я так думаю) по секрету друг другу, и тот, кто становился монахом, получал эти знания автоматически, без процесса обучения. Стоило надеть рясу и сказать: "Я - монах", как он все получал. Вот такая цивилизация. Та ветвь, к которой принадлежал Томас, занималась металлами. Они не строили домен, а уж тем более не вытаскивали металлы из земли - металл шел к ним, как к нам идет цветок, если мы его вырвем с корнем - сравнение не очень удачное, или, предположим, плод. Мы ведь не задумываемся, едим абрикос, и все, так Томас не задумывался и управлял металлами. Только не стоит думать, что у него были магнитные руки. Руки - обыкновенные, теплые. Я помню.

Набрался мужества и пошел. Таким криком можно испугать и льва. Недаром японцы долго тренировались, чтобы кричать "Кьяй!" О зеркалах. Особые металлические зеркала, похожие на крышки от больших кастрюль или ведер - есть такие ведра, эмалированные - ловили и передавали их Томасу. Но в этот раз с Томасом что-то случилось, и он не услышал сигнала опасности. Вы такие хитрые, вы думаете, я вам все секреты монастыря выдам! Я специально их зашифровала под термином "зеркала", чтобы вы не догадались.

И проснулся от крика. Томасу снилось, что Сарина кричит. Проснулся действительно кричит. Томас быстро встал, надел туфли и пошел выяснить, в чем дело. Он осторожно спускался по ступенькам, соображая, как действовать. Еще не видя противника, он ловил его мысли и думал, как поступить. В одно мгновенье он очутился у клетки Сарины, и понял что беспокоился напрасно, - против него стоял такой же монах, как он.

Сарина визжала так, как будто ее резали. На самом деле она кричала от страха. В первую минуту монах обиделся - что она так кричит из-за него! И принялся разглядывать противника. Я пишу так, как будто целый час прошел, на самом деле сосчитайте: "Раз, два, три!" и получите точное время действия.

Но тут противник - второй монах - кинулся на монаха с мечом. "Интересно, из какого металла меч?" - подумал монах, хотя и так видел, что из плохого. Он увернулся и, мгновенно переместившись на ступеньку выше действие происходило на лесенке, до которой монах добежал, дико сжимая меч, но тут же повалился - и это дало возможность монаху убежать. Прямо из-под него, нет, из него - вывалились две деревяшки с привязанными к ним шнурочками - это Аман нацепил на ноги небольшие ходули, чтобы сравняться с монахом. Амана послал монарх, чтобы тот заманил Сарину обратно в дом - на Амане была надета маска (на лице: изображающая монаха) и подпорки, чтобы выглядеть выше. В тот момент, когда Аман - да еще с разбегу - ступил на лесенку, подпорки вывалились (шнурки разорвались), и бедный слуга повалился лицом - настоящим лицом - вниз и больно ударился своим коротеньким носом. Он потер нос, сел на ступеньки спиной к Томасу - Томас уже поджидал противника на балконе (лесенка вела на балкон) в надежде, что тот бросится за ним. Так и случилось. Аман, кряхтя, поднялся, и, уже собирая одной рукой складки (ряса оказалась ему длинна), спотыкаясь, продолжил дуэль. Для этого он вышел на балкон и замахнулся мечом. Фигура Томаса четко выделялась на фоне светлого неба - человек всегда темнее неба, но это не значит, что была не темнота, а светлота - просто глаза Амана уже присмотрелись, пока он осторожно выползал, высовывая, как папа-Падишах, голову из отверстия в стене, именуемого дверью, и которым органически заканчивалась несчастная лестница. Свежий ветер обхватил его лицо, и принялся рвать и метать, нанося удары мягким кулаком, подобно тому, как боксеры надевают перчатки и дубасят противника - но, как впервые надевший перчатки думает, что они - для устранения противника, а не для смягчения ударов его собственных рук - правильнее их было бы назвать "варежки", но это к слову - так ветер недоумевал, зачем вылезать ночью с мечом в руке на балкон - ничего же не видно! Это был первый случай в его практике, когда кто-то напал на монаха, и, естественно, ветер защищал. Но монах не нуждался в защите. Он стоял, как изваяние, и смотрел на небо. На фоне синеющего неба четко виднелся его темный силуэт. Неожиданная мысль пришла в голову Амана. Что, если этот человек нуждается в защите? И Аман, повернув свой меч рукояткой к монаху, подал длинный кусок железа человеку. Томас взглянул на него, и Аман на всю жизнь запомнил этот взгляд. Монах одновременно и жалел, что появился на этот свет и что ввел в заблуждение Амана, принудив его поднять против себя меч ("Это значит, я не очень силен, - подумал монах, - если бы я был силен, ему не пришло бы в голову со мной драться. И прийти сюда... Сарина! ") Он вспомнил о Сарине и, сломя голову, стремглав кинулся вниз по ступенькам, чуть запнувшись о деревяшки, которые бросил Аман. Аман подобрал подпорки и отправился восвояси, сказав Падишаху, что затея не удалась - не удалось выманить Сарину. И думал о том, что хорошо бы выбраться отсюда без потерь. Поэтому он слегка притянул меч к себе (Аман все еще держал его) и, отерев лезвие одной рукой, Томас, подобно тому, как мы вытираем пыль, легко касаясь - второй рукой, точнее, указательным пальцем, провел по лезвию поперек меча, так что меч развалился на две половинки, и одна из них - та, которую не держал Аман упала на каменный пол со звоном, и осталась там лежать, пока монастырь не развалился, и я, бродя по развалинам, не нашла ее - меч весь заржавел, и только срез - там, где монах провел пальцем, - блистал чистотой. Не меч, а половинка меча - та, что с острием. Когда Аман показал меч Падишаху рукоятку с оставшимся обрубленным куском железа, Падишах закричал: "Ты сам это отрубил! Трус! Трус! Трус!" (Все боялись идти к монаху - как говорится, монарх не вечен, а свое здоровье дороже - вдруг монах нагонит какую-нибудь порчу, тогда и монарху будешь не нужен - зачем ему калеки!), и пришлось послать Амана, нарядив его в рясу и приделав на лицо маску, искусно сделанную одним из мастеров, всегда готовых услужить для такого дела - маска точно изображала монаха, а голос, полный страсти, и подделывать не пришлось.