Эдгар Пенгборн - На запад от солнца

В наступившей тишине покрытое шерстью восьмифутовое существо посмотрело на людей Земли.

Райт сказал:

— Эд, отложи оружие. Этот человек — друг.

— Человек! — Спирмен спрятал автоматический пистолет в кобуру, готовый выхватить его при необходимости. — Ваши иллюзии нам еще дорого обойдутся!

— Улыбнитесь все. Может быть, в его мимическом арсенале тоже есть улыбка.

Райт шагнул к дрожащему чудовищу, показывая пустые руки. Энн приглушенно всхлипывала после пережитого. Райт показал на себя.

— Человек.

Он прикоснулся к серому меху.

— Человек.

Гигант отпрянул, но в его движении не было угрозы. Пол почувствовал, как задрожали пальчики Дороти, лежащие на его руке. Гигант прижался губами к своей ране, отсосал кровь и выплюнул ее, отвернувшись от Райта, чтобы это проделать.

— Человек — человек.

Ладонь Райта, маленькая и бледная, как раковина устрицы, протянулась к огромной руке гиганта с шестью пальцами ладони и противостоящим длинным большим пальцем, в котором было четыре сустава.

— Пол, дай мне бинт из твоей аптечки.

— Вы сошли с ума? — сказал Спирмен.

— Это шанс, — сказал Сирс Олифант, не повышая голоса. — Док знает, что делает. А тебе бы следовало понять, Эд, что его не остановишь.

Райт поочередно показывал пальцем на забинтованное плечо Пола и на раненую руку гиганта. Покрытый косматой шестью лоб сморщился в видимом усилии мысли. Дороти с трудом прошептала:

— Док… нужно ли…

— Он знает, что мы друзья. Он давно за нами наблюдал. И видел, как Пол был ранен, и как мы его бинтовали.

Гигант продолжал дрожать, но явно не от страха, а от боли.

— Человек… человек…

Райт оторвал кусок бинта.

— И он знает, что эта штука у тебя — оружие, Эд. Ты отложишь пистолет в сторону?

— Он способен разорвать вас на части, док. Вы отдаете себе отчет?..

— Но он этого не сделает. Дайте шанс протоплазме.

Райт уверенными движениями бинтовал плечо существа. Рана, покрытая уже запекшейся кровью, скрылась под бинтами, и гигант не делал попытки помешать Райту.

— Ч'ло-веек, — произнес он, пробуя на язык незнакомые сочетания звуков, и коснулся своей груди. — Эсса кана.

Он потрогал повязку на ране.

— Эсса кана — человек, — сказал Райт. Его пошатывало от усталости.

Гигант ткнул пальцем в кровавое месиво под ногами и пробурчал:

— Каван.

Он вздрогнул, и сделал рукой жест, объединяющий тот участок размерами примерно в четверть мили, где озеро и джунгли встречались, образуя болото с черной водой. Затем он уставился, что-то бормоча, на крылатых тварей, летающих над лугом, и наконец на удивление легонько коснулся повязки на плече Пола.

— Омаша, — сказал он, указывая на летучих тварей. Он указал на винтовку у Сирса за плечом и поднял кверху два пальца. — Омаша.

— Да, мы убили двух омаша. Сирс-человек. Пол-человек. Райт-человек.

Гигант постучал себя по шерстистой груди.

— Миджок.

— Миджок-человек… Послушай, Миджок, почему ты не изучал антропологию под моим руководством пятнадцать лет назад? Мы бы мгновенно наладили контакт, не проходя через все эти утомительные формальности!

Миджок явно был знаком с понятием смеха. Его уханье в ответ на тон и улыбку Райта не могло быть ничем иным. Но Райт уже чуть не падал с ног и тяжело дышал. Дороти прошептала:

— Пол…

Пол больше не мог терпеть это все: боль в плече, невыносимое нервное напряжение последних минут, усталость, лихорадку, головокружение.

— Это все воздух…

У Райта подогнулись колени. Сирс уронил винтовку, поддержал Райта и повел его в шлюпку. Пол наблюдал за происходящим сквозь дымку отчуждения. Райт смотрел перед собой пустым взглядом… Пол так и не понял, как он сам оказался сидящим на земле. Где-то рядом была Дороти, ее милое лицо. Пол потянулся и нашел ее щеку. Щека пылала жаром, и голос Дороти звучал словно издалека:

— Пол… я о тебе позабочусь…

И лицо Миджока тоже было здесь, рядом — красный призрак, вдруг ставший черным.

5

Пол Мейсон неотрывно смотрел в синее спокойствие, в легкое шевеление веток на фоне неба: волшебная картина, которую он когда-то, давным-давно, видел в месте под названием Нью-Хемпшир. Те давние времена вовсе не ушли в небытие; память сохранила их и вот сейчас без спроса вернула его туда. «Какой недальний путь! Меньше пяти световых лет: на звездной карте это можно отметить лишь кратчайшей из линий…» У него ничего не болело, и он чувствовал полнейшее спокойствие. Время? О да, этот приятный глухой стук сердца в крепком, привычном теле (его собственном, надо полагать?), этот стук отмечал время. Тот мальчик из Нью-Хемпшира, который, лениво растянувшись на спине, глядел во вновь открытое им чудо неба — правда ли, что он уже тогда попытался его нарисовать? Он вечно возился с дядиной палитрой, пачкая холст убогой мазней… в которой все-таки что-то было. Что-то настоящее. «Прекрасно. Когда-то давным-давно жил-был художник, и звали его Пол Мейсон…» Дороти…

— Ты пришел в себя! Милый… Нет, Пол, не подымайся так сразу, лежи а то у тебя разболится голова. Моя разболелась. — Дороти скользнула к нему в объятия, устраиваясь на сгибе руки. Она смеялась и всхлипывала. — Ты пришел в себя…

Худой старик сидел, скрестив ноги, на подстилке из серого мха.

— Как долго?.. — спросил его Пол.

Кристофер Райт улыбнулся, теребя и щипая кожу на своем тощем горле, сером от пробивающейся жесткой щетины.

— День и ночь, как сказала мне сиделка. Знаешь, кто? Ты только что целовал ее. Сейчас снова раннее утро, Пол. Она утверждает, что не теряла сознания окончательно. Я очнулся час назад. Никаких плохих последствий. Остальные вырубились, когда уже стемнело — как и следовало ожидать. Они подверглись воздействию воздуха Люцифера на тринадцать часов позже нас.

Теперь Пол заметил их, лежащих на подстилках из серого… мха, что ли? И там, где они с Дороти лежали, прижавшись друг к другу, тоже был подстелен тот же самый приятный материал — сухой, пружинистый, с запахом клеверного сена.

— Постелями мы обязаны Миджоку. — Райт кивнул в сторону гиганта, который принес моха и для себя тоже, и сейчас лежал на подстилке лицом вниз. Он спокойно дышал, и бугры между его лопаток слегка подымались и опускались в такт дыханию. Голова Миджока покоилась на его руке, лицо было повернуло в сторону пурпурного леса.

— Он охранял нас всю ночь, — прошептала Дороти.

— Так ты все время была в сознании? Расскажи.

Дороти говорила тихо. Пол посмотрел на возвышающийся за барьером из веток корпус шлюпки. Шлюпку развернули так, что она была обращена носом к западу — надо полагать, работа Эда. Теперь огонь из дюз в случае их запуска вырвался бы в сторону озера, ничего не повредив. Тень шлюпки заслоняла их от жаркого солнца. Сверкающее творение человека двадцать первого века, единственный чуждый предмет в этом утреннем мире, исполненном первозданной дикости. Дороти рассказала, что недомогание обернулось для нее внезапным параличом: она видела, слышала, сознавала, что тело ее горит в лихорадке, но не могла и пальцем шевельнуть. Затем ее покинуло даже ощущение внутреннего жара — остались только глаза, уши, и наблюдающий мозг. Ей примерещилось, что она мертва, и больше не дышит…