Игорь Дручин - Древняя музыка Земли
Саша смущенно молчал. Он и сам понимал, что графики должны совпадать в тех частях, где они отражают один и тот же временной отрезок, но ничего подобного не получилось. Что-то похожее, но не больше. Самсонов прав: надо набрать побольше материала для сопоставления…
Теперь они бурили только глубокие скважины, которые должны были стать опорными при изучении палеогена не только потому, что сопровождались магнитным каротажем, но и потому, что, освоившись, бригада получала идеальный керн и Самсонов мог надеяться на самые радужные результаты. Их четверке придали повариху, черноволосую кареглазую студентку высших кулинарных курсов, которая так же, как и они, проходила производственную практику. Галя быстро завоевала их доверие великолепными украинскими борщами, особенно пришедшимися по вкусу Симе Смолкину.
— Землячка, вот ты и нахваливаешь, — подзуживал его Саша, и хотя Сима внешне не реагировал на мелкие уколы, однажды в выходной день Макаров, засидевшийся за очередной несопоставляющейся диаграммой, остался без первого.
— Извини, увлекся, — с невинной физиономией оправдывался Смолкин. — Такой был вкусный борщ!
Саше пришлось довольствоваться вторым, и он не удержался от шпильки.
— Обжорство даже в прошлом не считалось особым достоинством. В будущем, оно, по-видимому, будет презираться.
— А незрелых теоретиков будут содержать под стеклянным колпаком, как помидоры на окошках.
— Мальчики, не надо ссориться, — примирительно сказала Майя.
— Это не ссора, — упрямо тряхнул головой Саша, — а наглядная иллюстрация к нашему разговору о человеческих слабостях. Он сделал из еды культ. Постоянно кричит, что голоден, как волк, а ест, как лошадь.
— Если вспомнить басню Крылова о зеркале, то нетрудно проследить, откуда идут твои животные параллели, — отпарировал Сима.
— Мальчики, не надо иллюстрировать теорию Дарвина, — грустно сказала Гончарова. — В конечном счете, все мы несем тяжелый генетический груз наших предков. Человек с его наследственностью получил не только положительные, но и отрицательные качества. Конечно, с ними надо бороться, но гены — это такая темная бездна. Никогда не знаешь, что может оттуда вынырнуть.
— По-твоему, выходит, раз человек таким родился, значит, ему все можно? — запальчиво ринулся в атаку Саша. — А воспитание и самовоспитание уже ничего не могут?
Майя поморщилась: в запальчивости Макаров терял чувство меры.
— Нет, Сашенька. Я так не утверждаю, но наивно думать, что человечество сможет когда-нибудь освободиться от этого сложного мира, пусть самым великолепнейшим воспитанием. Но даже если бы это и удалось, не обеднело ли бы само человечество? Вспомни хотя бы Станислава Лема, его «Возвращение со звезд». Цивилизация достигла путем особых прививок бетризации уничтожения агрессивности. Всего лишь одного качества в человеке и вместе с ним поблек мир желаний и страстей. Цивилизация потеряла жизнеспособность, замкнулась сама на себя. Ей уже не нужна романтика, не нужен дальний поиск, не нужны полеты к другим мирам… Возьми, наконец, Шекспира. Он писал свои трагедии почти полтысячелетия назад, но они волнуют нас и сейчас! Почему? Да только потому, что Шекспир гениально изобразил в них человеческие чувства и страсти, которые в определенной мере присущи и нам.
— Я тебя понял. Не нужно совершенства. Пусть все остается по-прежнему, иначе не будет прогресса, — с сарказмом заметил Макаров.
Майя промолчала. У нее пропало желание вести спор, так как Александр, раздраженный бесцеремонной шуткой Смолкина, просто игнорировал все ее доводы. Она подумала, что для него, умеющего вести дискуссию, вскрывая тонкие логические несоответствия и просчеты противника, такой примитивный способ, как голословное отрицание, совсем нетипичен и, по-видимому, он совсем не в настроении.
— Между прочим, — нарушил возникшую тишину Михаил, — ты, Саша, своими возражениями подтверждаешь доводы Майи.
Макаров даже перестал жевать. Огонек любопытства промелькнул в его глазах, он весь подобрался, готовый дать бой в своем лучшем стиле.
— Не мог бы ты пояснить свою мысль на конкретных примерах? — спросил он.
— Пожалуйста. Ты ратуешь за хорошее воспитание, а сам проявляешь неуважение к оппоненту, точнее, к оппонентке, — Субботин с улыбкой, в которой отражалась и поддержка, и нежность, взглянул на загрустившую Майю, — такими, с позволения сказать, доводами: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда!». Еще?
— Горю от любопытства!
— Смотри, сгоришь со стыда! Ратуешь за выдержку, а сам болезненно реагируешь на, конечно, бестактную, если не сказать неумную, но все же шутку товарища.
— Нельзя ли полегче! — напомнил о своем присутствии Сима.
— Ты сиди. В твоем положении любую пилюлю проглатывают молча, а если не лезет, запивают чаем. Дальше. Тебя раздражает, что никто не признает твою вполне здравую и полезную мысль о борьбе с недостатками. Но ведь вопрос о масштабах. Когда счет идет на микроны, это смешно, когда на миллиметры, это можно назвать слабостью, а на сантиметры — недостатком. Если твой глаз ловит микроны, не ставь себя в глупое положение. Но ведь бывают и вполне невинные недостатки, которые не мешают и не задевают других. Есть ли необходимость все подряд предавать остракизму? Естественно, если у товарища проявляется повышенный интерес к еде, его следует посадить на диету, — Субботин насмешливо посмотрел на Смолкина.
— Протестую! — завопил Сима.
— Ну, ну! Здесь люди, а не автомат. Нас не введешь в заблуждение.
Намек Субботина вызвал общее оживление. В памяти у всех еще не изгладился случай, когда Серафим, позорно провалившись на экзамене, сумел добиться у автомата права на переэкзаменовку. Не ожидавший такого кинжального удара от товарища, Сима сник, и Михаил смог продолжить в наступившей тишине свою мысль:
— Но ведь Сима героически одолел весь борщ без остатка только в интересах научного эксперимента, а ты не понял его и обиделся. Тут, надо сказать, главную роль сыграли чувства, то есть те самые подлые гены, о которых столь красноречиво говорила Майя. Итог: три-ноль в пользу Гончаровой. Защищайся!
— Минуту!
Саша налил себе кружку чая, отхлебнул и, поднявшись из-за стола, прошелся взад и вперед вдоль навеса над кухней.
— Хорошо. В чем-то я зарвался. Но Майя, как экологическая комиссия, готова на любое человеческое качество повесить табличку: «Охраняется законом». Пусть, дескать, все развивается естественным путем.
— Ну, знаешь ли! — вспыхнула Майя.
— Минутку! — Макаров сделал глоток из своей кружки. — Я, между прочим, никого не перебивал, а потому прошу меня выслушать молча.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});