Клиффорд Саймак - «Если», 1994 № 07

Гордон Р. Диксон

ЧЕРНЫЙ ЧАРЛИ

Вы спрашиваете, что такое искусство? И ожидаете, что у меня есть под рукой готовый ответ лишь потому, что я долго закупаю вещи для музеев и галерей и успел вырастить обильный урожай седых волос. Но все не так просто.

Что такое искусство? Сорок лет я изучал, ощупывал, восхищался и любил множество предметов, которым придали форму сосудов для хранения того светлого духа, что мы зовем искусством, — и все же я не способен ответить на подобный вопрос. Неискушенный человек скажет просто: это красота. Но искусство далеко не всегда бывает прекрасным. Иногда оно уродливо. Иногда грубо и неуклюже. Иногда в нем нет совершенства.

Как и многие другие ценители искусства, я научился полагаться на ощущение. Вы ведь знаете, что такое ощущения. Представьте, что вы взяли в руки нечто. Статуэтку или еще лучше обломок, обработанный и раскрашенный нашим праотцом из каменного века. Вы смотрите на него. Поначалу это для вас незнакомый предмет, потом — грубая поделка, ребенок сделает лучше.

Но постепенно воображение начинает проникать в глубь камня и времени, и вот уже перед вашими глазами тот древний предок, скорчившийся возле каменной стены своей пещеры, и вы держите уже не обломок камня, а тот образ, который видел мастер в час его создания.

Вот это именуется искусством (неважно, каким бы странным оно ни казалось на первый взгляд), вот тогда вы испытываете влияние магии, которая перебрасывает мост между художником и вами. Для этого колдовства нет препятствий — оно сильнее пространства и времени. Если позволите, приведу вам пример из собственного опыта.

Несколько лет назад, когда я путешествовал по вновь открытым мирам в качестве представителя-закупщика одной хорошо известной художественной галереи, я получил письмо от человека по имени Кэри Лонгэн, попросившего меня побывать на планете под названием Мир Элмана и осмотреть несколько статуэток, которые он предлагал для продажи. По счастливой случайности, планета оказалась в той же солнечной системе, где я тогда находился, и я отправил Лонгэну космограмму о том, что приеду.

Это действительно оказалась совсем малоосвоенная, только что открытая планета. Городок, который окружал космопорт, был невелик и казался уснувшим. Лонгэн не встретил меня в порту, поэтому я взял такси и поехал прямо в отель.

В тот же вечер в моем номере зазвонил коммуникатор. Я открыл дверь и впустил высокого человека с бронзовым от загара лицом, давно не стриженными волосами и встревоженными зеленовато-карими глазами.

— Мистер Лонгэн? — спросил я.

— Мистер Джонс? — отозвался он. Затем переложил грубый деревянный ящик из правой руки в левую, пытаясь ответить на мое рукопожатие. Я закрыл дверь и предложил ему сесть.

Он поставил ящик на журнальный столик, но открывать не стал. К этому времени я успел рассмотреть его довольно поношенную одежду и некую неуверенность, впрочем, тщательно скрываемую.

— Ваша космограмма, — сказал я, — была не очень подробной. Фирма, которую я представляю…

— Они у меня здесь, — произнес он, положив руку на ящик.

Я посмотрел на ящик с изумлением. Полметра в ширину и сантиметров двадцать в высоту.

— Там статуэтки? — спросил я, начиная подозревать, что совершенно напрасно прилетел сюда.

— Скажите, мистер Лонгэн, откуда они у вас?

— Их сделал мой друг, — с легким вызовом ответил он.

— Друг? — переспросил я (и должен признать, с растущим раздражением). — Могу ли я спросить, выставлял ли ваш друг ранее свои работы?

— Гм-м, нет, — замялся Лонгэн. Он явно огорчился, но и я тоже, вспомнив о потерянном времени.

— Все понятно, — сказал я, вставая. — Вы вынудили меня совершить дорогостоящий полет лишь для того, чтобы продемонстрировать работу некоего любителя. До свидания, мистер Лонгэн. И прихватите, пожалуйста, ваш ящик, когда будете уходить!

— Да ведь вы ничего подобного раньше не видали! — Он с отчаянием посмотрел на меня снизу вверх.

— Не сомневаюсь, — отозвался я.

— Взгляните. Дайте я вам покажу… — Он начал суетливо возиться с задвижкой на ящике. — Раз уж вы все равно здесь, так хоть посмотрите.

Я понял, что избавиться от него все равно не удастся, и обреченно сел в кресло.

— Так как зовут вашего друга?

Пальцы Лонгэна замерли на задвижке.

— Черный Чарли, — ответил он, отводя взгляд.

Я выпучил глаза.

— Извините, не понял. Блэк… Чарльз Блэк?

— Просто Черный Чарли, — сказал он с неожиданным спокойствием. — Именно так его и зовут.

Когда ему удалось, наконец, справиться с задвижкой, я взглянул на него с подозрением. Он уже собрался поднять крышку, но передумал. Он развернул ящик и подтолкнул его ко мне через журнальный столик.

Дерево оказалось твердым и шершавым. Я поднял крышку. Ящик был перегорожен на пять небольших отделений, и в каждом лежал кусок мелкозернистого песчаника различной, но совершенно непонятной формы.

Я посмотрел на них, потом снова на Лонгэна, чтобы убедиться, что это не шутка. Но взгляд его был совершенно серьезен. Я начал медленно вынимать камни и выстраивать их в ряд на столе.

Рассматривая камни один за другим, я пытался угадать в их форме хоть какой-то смысл. Но не обнаружил ничего, абсолютно ничего. Один был отдаленным подобием пирамиды с более или менее правильными гранями. Другой смутно напоминал скрюченную фигуру. Остальные в лучшем случае сгодились бы в качестве пресс-папье. И все же камни явно были обработаны. И даже отполированы — в той степени, в какой это позволял мягкий и зернистый материал.

Я взглянул на Лонгэна. Он смотрел на меня с напряженным ожиданием. Я был совершенно озадачен его находкой — или тем, что он считал находкой. Да, я попытался честно отнестись к тому, что он принимал за произведения искусства. Но здесь не было ничего, кроме верности другу, столь же неискушенному в искусстве, как н он сам.

— Так что же, по мнению вашего друга, я должен со всем этим делать, мистер Лонгэн? — Видит Бог, я постарался произнести это как можно более мягко.

— Вы ведь покупаете произведения искусства? — спросил он.

Я кивнул, потом взял камень, отдаленно напоминающий какое-то животное, и повертел его в пальцах. — Мистер Лонгэн, я занимаюсь своим делом уже много лет…

— Да-да, конечно, — прервал он меня. — Я прочитал о вас в факсгазете. И тут же послал вам космограмму.

— Понятно, — сказал я. — Так вот, как я уже говорил, я занимаюсь этим очень долго и могу достаточно спокойно утверждать, что кое-что смыслю в искусстве. Если бы в тех фигурках, что сделал ваш друг, было бы хоть немного искусства, я бы его разглядел. Но это мне не удалось.