Журнал «Если» - «Если», 2002 № 03

— Каков же мудрый способ искать мудрости?

— Такого нет. Мудрые способы — для трусов, дураков и тех, кто не желает учиться. Мудрость находится в конце опасных дорог.

Интересно, уж не повлияли ли деревянные дощечки, которыми в свое время обкладывали его череп, на мозги? Похоже, этот «жрец» не в себе. Как бы его безумие не сказалось на сегодняшней беседе! Правда, если это и безумие, то сочетается с необычайной силой характера.

— Цикл завершается, Два Кролика, — заметил он. — Венера не успеет трижды пересечь орбиту Солнца, прежде чем Бактун Обезьяны придет к концу.

— Умрет, как все на свете, — вырвалось у меня первое, что пришло в голову.

Он небрежно взмахнул рукой.

— Его смерть не имеет значения. Важно, как именно он возродится, ибо это в наших руках. Каждый раз, когда цикл завершается, в нашей власти создать мир заново. Объединить элементы, разрывающие этот мир, и придать им форму, как горшечник лепит из глины. Закалить их в пламени конца времен, пока из огня не появится новый мир, целостный и без единой трещинки.

— Я всегда считал, что подобное деяние — в руках богов, — осторожно заметил я.

— Боги не играют в кости мирами, — возразил жрец. — Они показывают людям дорогу, с каждым новым циклом предлагая им новый шанс пойти по ней. И наша вина в том, что мы этого не делаем.

Беседа, и без того необычная, становилась все более странной, если не сказать, бессмысленной.

— Вы желали меня видеть, — напомнил я в надежде вернуть разговор в рациональное русло.

Снова этот взгляд косоглазого сокола.

— И я увидел тебя. Цикл делает оборот, Два Кролика, и ни ты, ни я не сможем покинуть наши места на календарном камне судьбы. Настало время спаять все элементы, чтобы потом смешать их, как горшечную глину.

Эта фраза смутно напоминала тирады уличных проповедников из тех, кто наставляет паству в Английском квартале.

— Вы имеете в виду знать и простолюдинов?

— О, не только, Два Кролика. Больше. Гораздо больше. Знать, простолюдины, Тростники и Лягушки, англичане и все остальные, даже хуэтлакоатли. Создание существа, превосходящего все, что когда-либо видел этот мир. Новое существо для нового цикла.

— Представляю себе. Будет на что посмотреть, — обронил я нарочито нейтральным тоном.

— Будет, Два Кролика, будет, если мы сыграем роли, предназначенные роком.

С этого момента разговор перестал казаться просто странным и начал походить на болтовню с друзьями на светских вечеринках. Беседы, не содержащие глубокого смысла, какими бы блестящими ни казались и какие бы намеки в них ни крылись. Так… угрозы, предложения, обмен информацией в красивой обертке пустых фраз. Беда в том, что здесь я не знал языка и не понимал скрытого значения символов. Мне что-то предлагают? Угрожают? Выкачивают информацию? Словно один из тех снов, когда Дым является потолковать о своей коже. Такой же причудливый и такой же зловещий.

— Если именно это предназначено нам роком, значит, сыграем свои роли, — откликнулся я. Не слишком меткий ответ, зато не грубый и, пожалуй, лучший в этой не понятной для меня ситуации.

На этот раз Толтектекутли удерживал меня взглядом еще дольше, словно пытаясь пригвоздить к сиденью.

— Постарайся сыграть свою роль хорошо. Два Кролика. Очень постарайся.

— Прошу простить, дядюшка, но я не ведаю, в чем она заключается.

— Она и заключается в неведении, Два Кролика. Цепляйся за свое неведение. Лелей его. Возвещай о нем всякому, кто спросит. Вот и вся твоя роль.

Он снова повернул голову к морю, и я терпеливо дожидался продолжения, пока храмовая весталка не коснулась моего плеча, давая знать, что аудиенция окончена.

Покидая храм, я помедлил у крыльца. На фризе изображалось невероятное количество символов, способное восхитить любого полиглота: Кетцалькоатль, каким представляют его Тростники и Лягушки, люди всех чинов и состояний, знаки зодиака и значок конца цикла. И везде стилизованные хуэтлакоатли — бегущие, идущие, командующие и отдыхающие. То тут, то там виднелись обычные символы временного бремени, но вместо традиционных чудовищ керамические фигурки людей были заключены в объятия хуэтлакоатлей. В изображениях чудилось нечто смутно эротическое, граничащее с непристойностью.

Направляясь к фуникулеру, я размышлял о Толтектекутли и его религии. Появление новых религий не считалось чем-то из ряда вон выходящим, особенно здесь, на юге, где мексиканские Тростники смешивались с местными Лягушками и устав священников был не так строг, как в долине Анахуак, у берегов Озер Мехико. Я что-то слышал о Тольтеке и его последователях, но считал это всего лишь очередным культом хуэтлакоатлей. Оказалось, что все гораздо сложнее и к тому же связано с грядущим концом цикла.

Если удача повернется ко мне лицом, я могу дожить до этого самого конца. Две растопыренные руки и один палец: ровно столько придется протянуть. Не Великий Цикл, когда вновь создается Вселенная, а самый меньший из великих, Бактун, или триста девяносто четыре с половиной английских года. Бактун тринадцать, Травяной Бактун. Время, когда мир, или людская его часть, традиционно разлетается в клочья и переделывается заново. Я никогда не изучал религии, тем более однодневные культы, но не мог припомнить, какой из них связывал до того хуэтлакоатлей с концом цикла.

Завершение каждого цикла приносило с собой самые разнообразные пророчества о конце света. Во времена императора Монтесумы они, казалось, сбылись, когда высадившиеся испанцы разожгли мятеж среди подвластных ему племен. Но испанцы склонились перед мощью Империи, и когда годы спустя пришли англичане, они выстроили Английский квартал не как завоеватели, а как мирные торговцы. Постепенно преемник Монтесумы, Монтесума Пятый, тот самый Император из знаменитой легенды, сумел вторично объединить Империю, и куда более надежно, чем до появления англичан.

Если не считать этих знаменательных событий, остальные концы циклов были довольно однообразными: обычная квота войн, эпидемий и восстаний. Ничего особенного. По крайней мере, так нам вдалбливали в школах для знати. Новый цикл начинался с разжигания священного огня на вершине Великой пирамиды на Главной площади, на берегах озер Мехико. Законность правления Императора подтверждалась, и жизнь шла своим чередом, почти не меняясь от цикла к циклу. Сменялись лишь неофициальные культы, по мере того, как обещанные прежними чудеса не свершались. Старые, дискредитировавшие себя, незаметно и тихо исчезали.

Оставив позади прежнюю жизнь, я обнаружил, что простолюдины относятся к подобным вещам иначе. Для них конец цикла означал коренное изменение, шанс восстановить мировое равновесие и, следовательно, облегчить долю бедняков.