Яна Завацкая - Разорванный мир

Мне нравится,что вы больны не мной,

Мне нравится, что я больна не вами,

Что никогда тяжелый шар земной

Не уплывет под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной,

Распущенной, и не играть словами,

И не краснеть удушливой волной,

Едва соприкоснувшись рукавами...

"А ведь это о мужчине", - кольнуло в сердце. Чена зажмурилась. Это о Них. Только с Ним можно быть вдвоем. Я люблю маму, люблю Дали, Мирейю... Да всех люблю. Но только с Ним можно быть вдвоем. Почему это так? И почему это поет так хорошо Мирейя, не знавшая мужчины?

Мирейя закончила петь.

- Теперь ты, Чена.

- Она не может, - закричали несколько голосов сразу.

- А можно я стихи прочитаю? - сдавленным голосом спросила Чена.

Вот опять ты уходишь в ночь, не сказав

Самого главного слова.

Бьется полночь о поручень, и на часах

Час забвенья людского.

И проходят минуты, проходят года

В ожиданьи великого "Здравствуй".

Нам с тобой на Земле не сойтись никогда.

Нам с тобой невозможно расстаться.

Полуправда меж нами стоит испокон,

Полуискренность бродит по кругу.

Но опять нас сбивает Великий Закон,

С неизбежностью гонит друг к другу.

И вот так мы живем, и рождаемся вновь,

Продлевая людское мученье...

И вот это они называют - любовь?

Или, может - предназначенье?

Этой ночью я буду спокойнее спать.

(Ты опять надо мною смеешься).

Буду в небо смотреть, и на звездах гадать.

И когда-нибудь ты вернешься.

Воцарилась тишина.

- Хорошо, - сказала Маргарет, вздохнув.

- Перепиши мне, ладно? - попросила Литта, - Я хочу глазами прочитать. Мне показалось, - продолжила она, немного помедлив, - Что это о нас всех вообще... О разделении на два мира. А природа-то нас все равно сталкивает. И вот - война. Нелепость.

- Раньше эта война происходила в кругу каждой семьи, - возразила ей Джанни, - с переменным успехом.

- Каждой?

- Ну, в большинстве семей, - поправилась Джанни, - Так ведь и в Арвилоне есть нормальные мужчины, которые в состоянии жить рядом с женщинами.

- Все равно, - пожилая, седоволосая уже Маргарет говорила тоном, не допускающим возражений, - Война - это не женский метод решения вопросов.

- А что женский?

- А как иначе?

- А что же вы предлагаете? - посыпалось со всех сторон. Маргарет пожала плечами.

- Терпение, любовь, ласка...

- Но ведь это они начали войну...

- Подожди, Маргарет... - вмешалась Дали (по старшинству только она осмеливалась спорить с Маргарет на равных), - Терпение, да. Но до каких пределов должно доходить терпение женщины? Наверное, можно любое унижение вынести. Но если нужно защитить детей? Да и не только детей - хотя бы свое собственное право быть человеком, делать то дело, к которому ты предназначена судьбой - если тебе этого не дают?

- Между прочим, твоя очередь петь, - напомнила Литта, - и вообще, кончайте эту философию. Все ведь уже на двадцать раз обсудили.

Маргарет кивнула.

- Да, Дали, поговорим позже. Да ведь и мои слова относились не к практической жизни. Это так, мир идей... Никто не знает, как прекратить эту войну.

Дали взяла гитару.

- Эту песню я сочинила для моего сына... Когда он был маленьким.

Она запела неожиданно высоким, звонким голосом.

Между небом и землей

Тонкая граница,

Чистый перистый полет

Облачного ситца.

Там, где песенкой звенит

Синева без края,

Самолетик мой летит

И крылом качает.

Самолетик мой летит,

Дальняя дорожка...

Дали вдруг отбросила гитару, почти с гадливостью. В полете, правда, перехватила инструмент рукой и осторожно положила на пол. Но резкость жеста бросилась всем в глаза. Дали прикрыла лицо рукой.

- Простите, - сказала она сдавленным голосом, почти шепотом, - Не могу. Простите.

Чтобы замять неловкость, Джанни, сидевшая рядом, сказала,

- Давайте лучше что-нибудь все вместе споем, - и слегка обняла Дали за плечи.

Литта взяла гитару и начала знакомое всем вступление. Вскоре зазвенел хор высоких и низких, грудных голосов.

Догорает огонь в очаге, и над тихой заставой

Расплетает туманные пряди багряный рассвет,

И ложатся к озябшей земле пожелтевшие травы,

У подножия башен безмолвно смотрящих нам вслед.

Беспокоится конь под седлом, и мерцает тревожно

Алым светом кольчуга, но странно спокойна рука.

И у пояса спит в потемневших от времени ножнах

Серебристое пламя послушного воле клинка...

Содержание песни относилась к законченному недавно и нашумевшему роману Россы Грей "Ты возьми меня с собой", в жанре фэнтези. Пели охотно и дружно, на несколько голосов. Потом Литта сказала.

- И вообще, может, попляшем? А то скоро полночь, разгонят.

- Разгонят! - раздался из мрака грозный голос Мэррит, многие девушки покраснели, смутившись неожиданным появлением начальства, - Так что веселитесь, пока не поздно.

Встали, зашумели, завозились с магнитофоном. Чена поднялась и стала пробираться к выходу. Даже обычная ходьба отдавалась болью в сломанном предплечье.

Когда девушка выскочила на темное крыльцо, за спиной уже гремел вальс. Чена задернула за собой штору, но тут же послышалось вновь шуршание. Чена обернулась - за ней шла Дали.

- Вы... Ты тоже не хочешь танцевать? - несмело спросила ученица.

Дали покачала головой.

- Какие танцы с моим ревматизмом. Из меня уж песок сыпется... Ну что? Чудная ночь, верно?

- Я и хотела погулять, - сказала Чена, подумав: все равно заснуть не смогу. Рука ныла не сильно, но упорно.

- Составить тебе компанию или лучше баиньки пойти, - полувопросительно сказала Дали.

- Мне бы было очень приятно... - тихо ответила Чена, - Если бы вы... ты...

- Ладно, пойдем, посидим, - Дали махнула рукой в сторону аэродрома, Рука болит? - спросила она по дороге.

- Ага. Вторые сутки уже, невозможно, - пожаловалась Чена.

- Завтра перестанет, - пообещала Дали, - Еще только эту ночь потерпи. Антиальгин принимала?

- Да. Никакого толку. А фесдол Рута не дает.

- И не надо. Завтра перестанет, вот увидишь. Всегда сначала ноет, одну ночь или две... Я знаю, у меня тоже было.

Летчицы уселись на трубы. Трубы водопровода тянулись из ближайшего ручья, за день жесть нагревалась, сейчас сидеть на них было тепло и приятно. Это так и называлось в части - "пойти на трубы". Значит, посидеть, поболтать, тайком покурить - для тех, кто предавался этому пороку, или даже выпить кое-чего запретного. Дали с сожалением подумала, что сейчас у нее ничего подобного нет, а Чене бы не помешало - для забытья. Все равно, даже если будет тревога, Чена никуда сейчас не полетит.

Черный купол раскинулся над ними, необъятный, озаренный чудным светом чистых огромных звезд. Это было почти так же прекрасно, как из кабины "Оса" в ночном полете. Только не гудел мотор. Вообще было тихо. Цикады уже не звенели. Тихо и очень темно, затемненных зданий отсюда не различить, и полное ощущение одиночества в космическом пространстве охватило Дали и ее ученицу. Им было хорошо, и говорить не хотелось.