Григорий Панченко - Псы и убийцы

Он морщится:

- Ясно. Впрочем, с тобой он действительно поступил паршиво. И все равно хорошо бы его найти, поговорить... Менять что-то надо..

Я чуть язык себе не откусил. С кем? С ним? С такими, как он, - что-то менять?

- Ну не с таким же, как ты, - отвечает Ближайший Друг, и я соображаю, что последнюю мысль высказал вслух. - Хотя, конечно, извини, - это не твоя вина... Во всяком случае, не только твоя.

И дальше он что-то такое понес - я только отдельные фразы улавливаю. Надо понимать, это тоже пошли мысли вслух:

- В одиночку не то чтобы нельзя ничего изменить, но нельзя изменить в нужном направлении. Особенно если выбирать не из того, что хочется, а из того, что есть. Тогда законы наследственности - это боевые псы, техника боевые механизмы, умение учить - Школы... Получилось то, что получилось, а теперь... - И тут он вспоминает про меня: - Да, вот так, друг-курсант. И все-таки ты не изменил свое решение? Помни, от ответа для тебя зависит очень многое. И не для тебя одного... Я не тороплю тебя. Ты же щупач, - он смотрит мне прямо в глаза, - заберись в меня, проверь, чего мне хочется, ну?! Не бойся, я раскрылся.

Пробую и это, но он ведь не пес... Сначала только и разобрал, что ему от меня что-то очень надо, а потом (я аж вздрогнул) пошла картинка: город, но не Нико - огромный и странный, не бывает таких городов. Дома как утесы - в сотни этажей, какие-то прозрачные штуки бесшумно скользят по земле и в воздухе, люди в непривычных одеждах... Нет, этого быть не может. А коль скоро я увидел то, чего не может быть, - значит, его и в самом деле нет, это мираж: такое со щупачами бывает, надо скорее откручивать назад, а то выжгу себе мозг. Последнее, что я различаю, прежде чем выйти из него, это совершенно лютое одиночество. Как раз в момент выхода оно смягчилось, я открыл глаза и вижу: на руках у него маленькая, как крыса, собачонка, он гладит ее, а она с урчанием жует край его плаща. Откуда она взялась? За пазухой, что ли, сидела? И что это вообще за собака?.. Я таких не знаю. Впрочем, теперь новые породы быстро появляются, есть такие секретные питомники... Я когда начинал, были только доги и нюхачи, средних позже вывели. А Малый у меня вообще из первой серии, трехлетка.

- Любишь собак? - он меня спрашивает.

Отвечаю, что люблю, иначе не пошел бы в Школу.

- Я тоже люблю. У меня и там постоянно собаки дома были...

(Где это "там"? - думаю.)

- Ну так что же, друг-курсант? Решил? Как посмотришь, если отпустить тебя, вернуть в Школу?

Я без слов косо провожу большим пальцем под челюстью. Действительно, а что мне еще останется?

Он как-то обмякает, словно я не себе, а ему отказал в помиловании.

- Ладно, иди... герой. Ничего тут не поделаешь. Я распоряжусь, чтобы к тебе отнеслись не слишком строго.

Я выхожу и в дверях оборачиваюсь.

Он продолжает стоять в той же позе, поглаживая собачку-крысу. Один в огромном зале.

5

...Мокрый горячий пепел облегал тела и, когда они

истлели, в затвердевшем пепле остались полости, которые

археологи заполнили воском. Воссозданные таким образом

фигуры ныне располагаются на улицах Помпеи в тех же позах

- как их застала смерть. Одна из этих фигур, огромная

собака (вероятно, боевой дог, мастиф), не лежит, а стоит,

подняв морду кверху. Даже последним движением, кажется,

она пытается прикрыть от сыплющихся с неба камней и пепла

скорчившегося под ее брюхом ребенка.

Ему припомнили все, даже ларское имя вожака. Правда, приговор был относительно мягок, но Скадли тут же выбрал Испытания, хотя на строительных работах он как "свой" мог рассчитывать на послабление. А стрела или клыки, не говоря уж об огнеметной струе, "своих" не различают.

Курсант, и особенно - собаковод, на Испытаниях был в диковинку, а в теперешнем отряде Скадли и никанцев-то не оказалось - одни пленные и оремонские бандиты. С собаководами у всех них были свои счеты, поэтому в первую же ночь его нацелились бить, а возможно - даже убивать. Но он еще не утратил боевой формы и кое-как отбился один против многих, а потом стражники-псы, примчавшиеся на звук схватки, положили лицом вниз всех ее участников. Некоторое время после его еще задирали, но потом оставили в покое, поняв, что он - обреченный, смертник, а с таким связываться опасно. К тому же общая обстановка Испытаний, когда за месяц личный состав сменился чуть ли не наполовину, мешала злобе изливаться внутрь отряда. Строго говоря, все они были смертниками, но надеялись если не уцелеть, то хоть по возможности продлить свое существование. Все, кроме одного.

Скадли за чужие спины не прятался, однако ему пока что везло. Он и ранен-то ни разу не был.

...Он еще не понимал, в чем дело, когда их посадили верхом на заморенных кляч и погнали куда-то. Не понимал, когда им выдали боевое оружие лишь со слегка притупленными краями. И только когда тертые и резанные вояки вокруг него по-детски испуганными голосами затянули смертную жалобу, он огляделся по сторонам.

Перед ними, замыкая отряд в полукольцо, стоял Строй. Глазам было больно от солнечного блеска на отполированных сплошных доспехах.

И Скадли облегченно улыбнулся. Ну что ж, он сам не мог бы пожелать себе лучшего конца. Этот вид Испытаний у собаководов назывался "проба" завершающая тренировка молодых псов под руководством опытной Группы на действия в Строю. Только после таких Испытаний их можно было посылать в бой, поэтому проверка была максимально суровой. Обычно на "пробе" погибало до четверти собак, но уж их противники ложились поголовно.

Снова, как прежде, он закрыл глаза и сознание его слилось со Строем. На этот раз он его видел не оранжевым, а светло-желтым: псы еще не набрали боевой ярости. Лишь в одном месте, прямо напротив него, желтизна сгущалась, - значит, там и была Группа, которая возглавит атаку. Эта Группа...

Скадли не смог удержать стон. Нет, это несправедливо! Ах сволочи, какие сволочи! И склоняясь на шею коня, и чувствуя как волосы гривы облепливают его мокрое от слез лицо, он только одно твердил про себя: сволочи, сволочи!

Успокойся.

Никто ни в чем не виноват, кроме тебя. Группу, потерявшую ведущего, всегда переводят в Строй, потому что только Нюхач может привыкнуть к новому ведущему. Малый, как остальные, - не может, но Малые не нужны и в Строю, поэтому их в таких случаях убивают.

И никто ничего не подстраивал. Даже если бы кто-то специально подгадал так, чтобы ты попал на "пробу" одновременно с твоей Группой, он не мог знать, что ты окажешься в первом ряду. И уж совсем невозможно было рассчитать, что Группа расположится точно напротив тебя.

А может, так даже легче - от своих собак. От их мышц, которые ты сам тренировал, и их клыков, к которым ты прилаживал стальные наконечники.