Светлана Беляева - Звезда мерцает за окном

Была такая сказка "Огниво". Так вот отец рассказывал мне ее, а потом, когда она кончилась, стал выдумывать новые приключения про солдата, которого стал называть Солдат Яшка Медная Пряжка. Много разных сказок прочла я в детстве, и русских, и других народов, но таких смешных чудес, как в папиной сказке, нигде не читала. Ну где можно прочитать про черта и чертиков, которые дружили бы с людьми? И о Бабе Яге, которая от старости разучилась колдовать и у нее все получалось наоборот? Смешная была сказка и удивительная. Чтобы ее не забыть, я ее записала, и, быть может, дети когда-нибудь прочтут ее.

Как-то в папиной комнате завелся мышонок, о чем папа и сообщил мне. Он рассказал, что видел, как мышонок выходил на середину комнаты, поводил усами, нюхая воздух. Садился на задние лапки и начинал приводить себя в порядок. Узнав о мышонке, бабушка хотела сейчас же поставить мышеловку, но мы с папой уговорили ее не делать этого. Папа предложил мне принести маленькое блюдечко с молоком и кусочки булки, которые я разложила у стенки, и, затаив дыхание, мы принялись ждать появления мышонка. Не помню, сколько раз я так высиживала, но наконец мое терпение было вознаграждено, и я увидела, как мышонок выбирался из норы, как принялся за угощение.

В тридцатые годы папа приобрел первый четырехламповый приемник. Для него это было большой радостью, так как отец был полностью отрезан от мира. Правда, он получал много газет и журналов, но разве это может сравниться с живым человеческим голосом. С возможностью при повороте тумблера перенестись в "неведомые" страны. Это доставляло отцу огромное удовольствие, а маму частенько выводило из себя, так как его блуждание в эфире наполняло всю квартиру свистом, треском и грохотом. Иногда раздавались обрывки музыки, незнакомая речь, после чего снова свист и звуковой глушитель: па-па-па... Уже тогда отец мечтал о телевизоре, но не о таком, какие сейчас стоят в каждой квартире, а об аппарате, который можно было бы настроить на любое расстояние и увидеть любой уголок земли. Именно это желание он воплотил в романе "Чудесный глаз". К сожалению, рукопись на русском языке бесследно исчезла. Осталась только книга, переведенная на украинский язык, изданная в Киеве, которую я впоследствии снова перевела на русский.

В 1940 году из Одесской киностудии в Ленинград приехал кинорежиссер Ростовцев для привлечения ленинградских писателей к работе в кино. Отец предложил ему свой роман "Когда погаснет свет". Ростовцев остановился у нас, и они вместе с отцом стали писать сценарий. Что-то изменяли, потом возвращались к старому. А мама бесконечно перепечатывала исправленное. Изредка Ростовцев ездил в Ленинград. Закончив работу над сценарием, Ростовцев увез его в Одессу. Мы только получили аванс, как была объявлена война. Сообщение прекратилось. На этом все и закончилось. Только после войны мама написала в Одесскую киностудию, желая узнать о судьбе сценария, но никто ничего определенного ответить не мог, так как архив не сохранился, а новые сотрудники были не в курсе дела.

Была у отца скрипка. Старая, ремонтированная. Он купил ее в комиссионном магазине, в Пушкине. Был тогда такой магазин музыкальных инструментов почти против Гостиного двора на улице Коминтерна. Помню, там даже фисгармонию продавали. Папа сел и стал на ней играть. Меня это очень удивило. Инструмент ведь очень необычный, клавиши в четыре ряда. Где и когда папа научился на нем играть - не знаю.

Перед самой войной отец стал подниматься с постели. Иногда даже на улицу выходил. В эти дни он и на скрипке играл. Рояля у нас тогда уже не было, продали при переезде из Киева. Специального музыкального образования отец не получил, но на скрипке играл без нот, по памяти, такие сложные произведения, что я только удивлялась. Несмотря на болезнь, а может быть, именно из-за нее, у отца был строгий режим дня. Ни в одном доме, где бы я ни была, я не встречала такого режима. Надо отдать должное моей бабушке, маминой маме, которая занималась нашим хозяйством. Не знаю, как уж она ухитрялась любой обед приготовить с такой точностью.

Когда мы были в Пушкине, обедали ровно в четыре часа. А когда жили в Ленинграде, по-городскому - в шесть. После обеда отец никогда не писал; он говорил, что стоит ему начать, и он не сможет остановиться и будет писать всю ночь. Поэтому послеобеденное время уходило на чтение газет и журналов, которые отец получал в большом количестве. В восемь часов вечера у нас был вечерний чай, после которого отец занимался со мной.

Вся наша семья, кроме меня, была музыкальна. Каждый умел на чем-нибудь играть. Отец владел двумя инструментами - скрипкой и роялем. Мама играла на гитаре и, кроме того, пела. У нее было лирическое сопрано. Бабушка играла на гитаре и на цитре.

Как-то ко дню рождения мне сшили новое платье. В 30-е годы это было событием, не то, что для современных детей. Материал было трудно достать. Выстаивали часами. Надела я новое платье, выхожу к отцу и спрашиваю:

- Ну как?

- Что? - не понимает он.

- Посмотри, - выпячиваю я грудь, - видишь?

- Тебя вижу.

- А платье? - спрашиваю я с обидой.

- И платье вижу.

- Красивое?

- Красивое.

- Новое, - объясняю я.

- В самом деле? - удивляется отец.

Да что уж говорить обо мне, если он никогда не замечал, что надето на маме. Иногда она у него пыталась спросить совета, что ей лучше надеть в театр, на что он ей шутливо, но всегда неизменно отвечал:

- Во всех ты, душечка, нарядах хороша!

Мой отец был таким фантазером, что теперь, вспоминая его рассказы, я начинаю сомневаться в их правдивости. Как-то отец рассказывал мне о дарвиновском "Происхождении видов". И, как бы продолжая высказывания Дарвина, сообщил, что люди, происшедшие от обезьян, некоторое время были еще хвостатыми. Только хвосты их почему-то не сгибались, и для того, чтобы сесть на землю, им приходилось делать в земле дырку, в которую они могли всунуть свой негнущийся хвост. В эту "гипотезу" я верила довольно долго, у меня и мысли не возникало, что это фантазия отца. Посетителей у отца бывало много: писатели, ученые, молодые, начинающие авторы, студенты и школьники. С каждым из них отец находил контакт и интересующую обе стороны тему. Многие из них привозили или присылали по почте на суд отцу свои произведения. А один раз какой-то студент прислал отцу несколько тем для фантастических рассказов, прося за них заплатить. Отец ответил ему, что в темах недостатка никогда не испытывает. Наоборот, мог бы даже поделиться с кем-нибудь. Ввиду этого и денег не выслал.

Перед войной, в году сороковом, к отцу приходили ученики из пушкинской саншколы. Они решили поставить спектакль по роману отца "Голова профессора Доуэля" и хотели посоветоваться с отцом. Отец заинтересовался и попросил ребят показать ему несколько отрывков из спектакля. Игру их принял горячо, тут же подавая советы. Показывал, как надо сыграть тот или иной кусок. На спектакль мы были приглашены всей семьей, но пошли только вдвоем с мамой. Саншкола была от нас довольно далеко, в Новой деревне, автобусы в то время не ходили, а пешком отец дойти не мог. Тогда я была в восторге от спектакля. Мы с мамой очень жалели, что отец не смог его посмотреть.