Айзек Азимов - Последнее новшество

К этому времени толпа уже вовсю наслаждалась происходившим, слышались выкрики: “Хенниген, вверх! Давай, Хенниген!” — словно он был заводной игрушкой. Начинало казаться, что мы с Алойсиусом причинили своему округу больше вреда, чем принесли пользы, поскольку большинство собравшихся, естественно, было бы только радо проголосовать за человека, который доставил им в тот вечер столько удовольствия. А ведь, согласитесь, не всякий политик станет в угоду избирателям взлетать к потолку, когда толпа начинает вопить: “Хенниген, вверх!”

Когда Хеннигена снова стащили вниз и привязали, на этот раз веревкой потолще, он продержался всего около трех минут, после чего веревка опять лопнула, и Хеннигена потащило вверх. Нужно было слышать, как неистовствовала толпа: “Хенниген! Давай, Хенниген! Хенниген всех превзошел на выборах!” Снова стащили его вниз и снова привязали, но теперь он пробыл здесь всего минуту, прежде чем врезался головой в потолок. Председатель решил, что даже в хорошем деле нужно знать меру, и при всеобщей суматохе распустил собрание.

Так закончилось веселье. И самыми печальными людьми в зале оказались мы с Алойсиусом: задумали-то мы доброе дело, а нанесли один только вред, ведь ясно было, за кого люди проголосуют на следующий день. Однако печальными мы были лишь в силу нашего неведения, на самом же деле ничто еще не закончилось. Можно сказать, это было только начало. Мы не придали должного значения тому факту, что пока Хенниген выступал на сцене, порошок невесомости активно проникал в подошвы его ботинок, подготавливая таким образом почву для еще более серьезных последствий этого вечера.

В конце концов подстраховываемый веревкой Хенниген направился через весь зал к выходу, а держал ее один из членов президиума, который шел следом. Однако держал он веревку как-то бездумно, скорее уже по привычке. Когда оба они очутились посреди зала, какой-то парень, находившийся еще под впечатлением событий этого вечера, приблизился к ним и довершил начатое. Он выхватил из кармана нож и перерезал веревку, которая соединяла идущих. Хеннигена незамедлительно подбросило вверх. Но теперь он не ударился о потолок. Перерезавший веревку — нужно отдать ему должное — был себе на уме. В центре потолка находился округлой формы люк, которым обычно пользовались для вентиляции во время вечерних заседаний муниципалитета. Парень решил, что забавнее всего будет перерезать веревку… как раз под самым люком!

В мгновение ока Хенниген пронесся сквозь открытый люк и устремился в ночное небо. Люди, толпившиеся снаружи, рассказывали, что это было самое великолепное зрелище, какое им только довелось видеть за всю свою жизнь. Ночь была светлой и ясной, и можно было наблюдать, как Хенниген мчался, подобно ракете, все быстрее и быстрее, пока не превратился в крошечную точку, которую способны были различить лишь люди с очень острым зрением.

На следующий день Хенниген на выборы не явился, а, где он находился, было известно только ему самому, а адреса он не оставил. Финнеган с легкостью одержал победу в избирательной кампании и в данный момент наслаждается прекрасным, хорошо оплачиваемым отдыхом в парламенте.

Некоторое время в округе судачили только о том, что могло приключиться с Хеннигеном. Одни полагали, что все произошло из-за того, что в Хеннигене скопилось слишком много горячего воздуха, другие, напротив, относили все за счет какого-то порошка, которым пользовалась его жена, известная тем, что пекла необыкновенно воздушные торты. И тех, и других мы оставили в неведении.

Школьный учитель — ходячая энциклопедия, — который знал о Гебридских островах и разных планетах больше, чем о пороге собственного дома, сообщил тем, кто склонен был его слушать, что Хенниген будет лететь по прямой до тех пор, пока не возвратится в ту точку, откуда стартовал. Однако немногие поверили в мудрые предсказания учителя.

Прошли годы, и жена Хеннигена в один прекрасный день обнаружила у себя настойчивое стремление снова выйти замуж и потому обратилась в суд, чтобы в соответствии с законом ее мужа признали умершим. Но суд не в силах был ей помочь, поскольку судьи знали о том, умер Хенниген или жив, не больше, чем она сама.

Прошло еще некоторое время, и дело было почти забыто, как вдруг однажды вечером на заседании муниципалитета в том самом зале, откуда Хенниген когда-то вылетел, словно воздушный шар, под досками пола послышались удары и возня. Присутствовавшим пришлось обменяться мнениями по поводу того, что же происходит.

Кто-то вспомнил, как много лет назад школьный учитель предсказал, что Хенниген вернется на то самое место, откуда улетел, только с противоположной стороны. Некоторые придерживались мнения, что под полом возится Хенниген, другие настаивали на том, что там скребутся крысы. Обе фракции схватились не на шутку. В конце концов пришлось поставить вопрос на голосование: вскрыть пол или оставить все как есть?

Голоса разделились поровну, а председатель заявил, что вообще воздерживается от голосования, поскольку не желает изображать из себя Соломона, высказавшись в пользу либо Хеннигена, либо крыс. По его глубокому убеждению, если Хенниген замыслил вызвать свару — пусть сам ищет выход, это у него получится лучше, чем у любой крысы, а если виноваты крысы — так членам муниципалитета они осточертели еще во время заседания.

Рэй Рассел

Комната

Крейн проснулся от того, что мозг его, казалось, насквозь пронзил рекламный мотив “Пенящаяся зубная паста “Тингл”. Он догадался, что фирма “Тингл”, должно быть, перекупила у фирмы “Слипку” время ночных передач. Взглянув на репродуктор “Слипку”, встроенный в стену рядом с его подушкой, Крейн нахмурился. Потом бросил взгляд на потолок: на нем пока ничего не было. Должно быть, еще довольно рано, объяснил он сам себе. Когда же наконец на потолке словно нехотя замерцала реклама фирмы “Коффиц”, он опустил глаза и выбрался из постели. Он старался не глядеть на рекламу, напечатанную на простынях, наволочках, одеялах, на его халате и стельках его тапочек. Как только ноги Крейна коснулись пола — включился телевизор. Выключался он сам, автоматически, в десять вечера. Крейн мог по своему желанию свободно переключать программы, однако он не видел в этом никакого смысла.

Он зажег свет в ванной — и телепередача мгновенно переместилась туда. Он погасил свет и совершил свой первый утренний ритуал в потемках. Но для того чтобы побриться, ему требовалось электричество, и, как только он включил свет, телепередача в ванной возобновилась. Едва он начал бриться, как зеркало принялось мерцать каждые три секунды. Это не могло помешать ему бриться, однако Крейн поймал себя на том, что размышляет о разрекламированных добродетелях фирмы “Титанг”, с которой конкурировала “Коффиц”. Несколько мгновений спустя он уже читал на листках туалетной бумаги объявления дня: о безотказном слабительном, действующем исключительно мягко, а также о болеутоляющем средстве “Стоп”, имевшем привкус кукурузного виски.