Андрей Столяров - Изгнание беса

— Эй! — растерянно сказал человек, застыв на месте. Потрогал пояс. Пистолет был глубоко в кармане. — Ты что, мальчик, шутки шутишь… Брось эту штуку! Я тебе все кости переломаю!

Он шагнул к Герду — бледный, страшный. От него резко пахло псиной. И перегаром. Герд зажмурился и нажал спуск. Человек схватился за живот и очень осторожно, как стеклянный, опустился на ящик, помогая себе другой рукой.

— Надо же, — сказал он, высоко подняв тонкие брови.

И вдруг мягко нырнул — лицом вниз.

Герд встал. Ног не чувствовал. Прижимаясь лопатками к стене, обошел лежащего. Человек дергался между ящиков и стонал-кашлял: — Гха!.. гха!.. — За поворотом, где лампы были разбиты, из проломанного перекрытия вывалились кирпичи — сюда попала граната. Он вылез по мокрым обломкам. Снаружи был мрак. И жестокий ветер. Хлестала вода с неба. Земля стонала, разламываясь. И по этой стонущей земле, освещая водяные стебли фиолетовым, сумрачным светом, лениво, на подламывающихся ногах, как паук-сенокосец, бродили голенастые молнии. Дрогнула почва. Прогоревший лабораторный корпус медленно разваливался на части. Герд едва устоял. Дрожал от холода. Автомат оттягивал руку, и он его бросил.

Дорога раскисла, и в месиве ее лежали серые лужи. Пенясь, бурчал мутный ручей — в горах еще шли дожди.

— Я боюсь, — сказала Кикимора.

— Помолчи, — ответил Герд.

Это был тот самый городок. Долина. Пестрая россыпь домов, церковь на травяном склоне. Шторм его не задел. Дома были целые, умытые дождем. Темнели мокрые крыши. Поворачивался ветряк на ажурной башенке.

— Давай хотя бы превратимся, — попросила она. — Нас же узнают…

— Нет.

— Ненадолго, я тебе помогу…

— Помолчи.

Герда передернуло. Превратиться в зверя — спасибо.

Он прикрыл глаза. Должна быть зеленая калитка и за ней дом из белого кирпича. Песчаная дорожка. Занавески на окнах — в горошек. Придется искать. Плохо, что он с Кикиморой. Конечно, узнают. Если у нее глаза от зубов — во весь лоб — загибаются под волосы.

— Поправь очки, — сказал он.

Они спустились по улице. Воздух был сырой. Громко и часто капало. Нырнув, пролетел стриж. Яблони, важно блестя, перевешивали через дорогу тяжелые ветви. Кикимора отставала. Бормотала что-то про санаторий на юге. Есть такой санаторий. Рассказывал Галобан. Он там жил первое время. Далеко в пустыне. Надо идти на юг, а не бродить по поселкам, где их могут узнать каждую минуту… Заткнулась бы она со своим санаторием. Герд старался не слушать. Не пойдет он ни в какой санаторий. Хватит с него. И вообще… — Люди кончились, — говорил директор. Наступает эра одержимых. Чем скорее произойдет смена поколений, тем лучше… — Люди не кончились, — говорил Карл. — Мы имеем дело с сильными отклонениями. Изуродованный материал. Это не есть норма… — Мне смешно, — говорил директор, — кто из одержимых сохранил человеческий облик? Ты, я — еще десяток взрослых. Незавершенный метаморфоз — вот и все… — Люди только начинаются как люди, — говорил Карл. — Человек меняется, но остается человеком — приобретает новые качества… Не надо закрывать глаза, — говорил директор, — идеалом жабы является жаба, а не человек… — Но идеалом человека является человек, — говорил Карл. — Это и есть путь, по которому… — Ты имеешь в виду «железную дорогу»?.. — Да, я имею в виду «железную дорогу»… — Ах, глупости, — говорил директор. — Ты и сам в это не веришь. Жалкая благотворительность, спасут несколько одержимых… — Нет, это серьезные люди, они не очень образованные — правда, но суть они поняли: человек должен остаться человеком… — Ты их знаешь?.. — Да… — Ты очень рискуешь, Карл… — Только собой… — И главное, напрасно: либо люди, либо одержимые, третьего пути нет.

У низкого забора, опершись локтями о перекладину, прислонился человек — ботинками в луже. Безразлично жевал табак, сдвинув на лоб примятую шляпу. Он был небрит и заляпан грязью. Под широким поясом висел нож в чехле.

Когда они проходили, он сплюнул им в ноги янтарную струю.

Кикимора взяла Герда за руку.

— Не торопись ты, ничего страшного, — прошипел он. — Успокойся, пожалуйста… Ты так дрожишь, что любой дурак догадается.

— Он идет за нами.

Герд посмотрел, скосив глаза. Человек в шляпе как бы нехотя шагал вслед, оттопырив кулаками карманы широченных штанов. Ботинки его ощутимо чавкали.

— Он идет по своим делам, — напряженно сказал Герд. — Не бойся, мы ничем не отличаемся. Брат и сестра ищут работу — таких много…

Они свернули, и человек свернул за ними.

— Вот в-видишь, — сказала Кикимора. — Теперь мы п-попадемся…

— Помолчи!

Он втащил ее в узкий переулочек. Потом в другой, в третий. На продавленных тропинках стояла черная вода. Яблони смыкались, бросая тень. Рушились крупные, холодные капли. Они выбрались на улицу, стиснутую акациями. За кустами раздавалось мерное — чмок… чмок… Кикимора дрожала…

Герд вдруг увидел — зеленая калитка. И дом из белого кирпича. Горячо толкнуло сердце.

— Б-бежим сюда, — сказала Кикимора.

Калитка заскрипела неожиданно громко. На весь город. Во дворе женщина стирала в тазу. Увидела их — мыльными, красными руками взялась за щеки.

— Боже мой.

— Вы не дадите нам чего-нибудь поесть. Пожалуйста, — неловко сказал Герд. — Мы с сестрой идем из Маунт-Бейл, нас затопило.

Женщина молчала, переводя растерянные глаза с него на Кикимору.

— Чмок… чмок…

— Извините, — сказал Герд и повернулся, чтобы уйти.

— Куда вы? — шепотом сказала женщина. Оттолкнув его, закрыла калитку. Настороженно оглядела пустую улицу. — Пойдемте, — провела в дом, тщательно задернула окна. — Посидите здесь, только не выходите — упаси бог…

Загремела чем-то на кухне.

— Мне тут не нравится, — тихо сказала Кикимора.

— Можешь идти, куда хочешь, — сквозь зубы ответил Герд. — Что ты ко мне привязалась, я тебя не держу. — Сел и сморщился, взявшись за колено.

— Болит? — Кикимора положила на колено морщинистые, коричневые пальцы.

— Жаль, что я тогда сразу не посмотрела ногу: у тебя кровь так текла — я испугалась. Честное слово, я завтра сращу кость, я уже смогу…

Она нашла его, когда Герд лежал на склоне, мокрый и обессилевший. Отыскала пещеру и затянула ему рану на боку, потеряв сознание к концу сеанса. Трое суток она кормила его кисло-сладкими, пахнущими сырой землей луковицами, где только выкапывала? — пока он не смог ходить. Он бы погиб без нее.

В пещере он увидел и этот городок, и дом, и даже эту комнату: чистые обои, красная герань на окнах.

— Ты бы все-таки шла на юг, — сказал он. — Вдвоем труднее, и мы слишком разные…

— Не надо, — попросила она.