Андрей Столяров - Я - Мышиный король

- Мама! - сказал он, прижимая к груди холодные руки. Мама, боже ты мой!.. Что вы здесь делаете?!.

В ответ старуха - пальцами, похожими на куриную лапку цепко схватила его за лацкан расстегнутого пальто и, приблизив лицо, на котором, как насекомые, двигались разнообразные угри и прыщики, голосом, будто у старой колдунью, произнесла:

- А это ты видел?..

Она чуть ли не в нос тыкала ему скомканным зеленым листочком, где под верхним обрезом краснели слова "Копировать запрещается", а внизу под печатью, изображающей легкий кораблик в орнаменте, словно след червяка, безобразно темнел его собственный росчерк - вязь чернил, исполненный типографским способом.

- Это ты видел? Своей дочери присылаешь казенное извещение!.. Жену совсем погубил, теперь - дочь на очереди?.. Я тебя задушу!.. Вы тут, в мэрии, как я вижу, совсем с ума спятили!..

Губы у нее прыгали от волнения, а колючие синие, будто небо, глаза то и дело, казалось, выбрасывали электрические разряды.

Точно и в самом деле колдунья.

- Немедленно отмени!..

Барма мгновенно все понял и, освободившись от цепких старушечьих пальцев, которые уминали замшу, прошипел - тихой яростью перекрывая визгливые интонации:

- Идите домой, мама! Я все улажу!..

А затем, сильно дунув в подшитый изнутри рукава серебряный тонкий свисток, приказал мгновенно выросшему перед ним дежурному офицеру:

- Отвезите ее! В журнале происшествий - не регистрировать!..

- Есть! - кивнул офицер, вытянувшись всем телом.

И не обращая внимания на протестующие вопли старухи, чрезвычайно почтительно, но вместе с тем непреклонно, взял ее сзади сразу на оба локтя:

- Прошу вас, мадам!..

- Отпустите меня!.. - прорычала старуха.

- Мадам!..

- Не прикасайтесь ко мне своими грязными лапами!..

И тотчас из-за мраморного заборчика балюстрады, рядом толстых балясин отчеркивающего подлестничную темноту, выступила еще одна незамеченная прежде фигура, и мальчишеский голос, дрожащий от ненависти и презрения, произнес:

- Пойдемьте, тетя Аделаида!..

Интонации были настолько знакомые, что Барму как будто ударили.

Он отшатнулся.

И вдруг, узнавая, сказал - растерянно, с какой-то жалкой искательностью:

- Здравствуй, Гансик...

Он даже протянул руку, чего, конечно, делать не следовало.

И рука его повисла в воздухе.

А немного придурковатый по внешности юноша в щепках прядей, которые, как клочья соломы, топорщились на одуловатой башке, посмотрел на него - опять же с ненавистью и презрением - и сказал, вероятно, укладывая в свои слова какой-то дополнительный смысл:

- Тетя Аделаида, нам здесь нечего делать!

Руку, висящую в воздухе, он как бы проигнорировал.

Тогда Барма, чувствуя сатанинскую мрачную ярость, поднимающуюся изнутри, крайне медленно отвернулся, точно ничему не придавая значения, и распорядился - голосом, который уродовала жестокая судорога:

- Отвезете обоих! Доставите их под охраной! Немедленно!.. - И вдруг каркнул, не сдерживаясь, прямо в одевшееся испугом лицо офицера. - Что вы смотрите, как болван?.. Выполняйте!..

Он боялся, что ярость его может выплеснуться в нечто непоправимое, и поэтому сразу же после выкрика, одеваясь невыносимой краской стыда, повернулся и, буквально ощущая лопатками прицельное, как из пистолета, внимание Гансика, очень быстро прошел по короткому переходу, сверкающему металлическим креплением стен, и, стремительно миновав неуютный казенный предбанник, где, завидев его, подскочили два одурелых гвардейца, плоским, вытянутым, необычного цвета и формы ключом отомкнул предохранительную решетку своей служебной квартиры.

Руки у него дрожали, и он бешено откинул портьеру, скрывавшую внутренние помещения.

Действительно!

Каждый щенок теперь, видите ли, будет его презирать, будет говорить о продажности и об измене общему делу. Еще хватит у них ума вынести приговор, и - решиться, и - привести его в исполнение.

Идиоты!

И он был до такой крайней степени обескуражен столкновением в вестибюле, до такой жуткой ясности представлял себе все последствия этого нелепого эпизода, что не сразу обратил внимание на изменившуюся тишину в смежных комнатах, и лишь только когда включил верхний электрический свет, потому что окна в квартире были тщательно занавешены, когда бросил на кресло пальто и достал прежде запертые сигареты, когда чиркнул уже спичкой о коробок, предвкушая редкое удовольствие, то каким-то особым интуитивным прозрением, на которое он всегда полагался, неожиданно понял, что в квартире он сейчас не один, и, уже распластываясь в невероятном падении, перекатываясь по ковру, чтобы выскользнуть из сектора возможной стрельбы, выдирая пистолет из внутреннего кармана, он все тем же интуитивным прозрением понял, что спасительные секунды непоправимо упущены и что он уже, по всей видимости, покойник - безнадежный и ожидающий лишь констатации данного факта.

Он был в этом абсолютно уверен. Однако выстрелы почему-то не грохотали, а вместо них из-за громады трехстворчатого платяного шкафа раздалось отчетливое предупреждающее покашливание и негромкий иронический голос оттуда же, из-за шкафа сказал:

- Это - я, господин Начальник Охранного департамента. Осторожнее! Не убейте меня случайно...

Невысокий худой мужчина в свитере и в брезентовой робе, - в сапогах, как одеваются горожане, собирающиеся на рыбалку, нарочито неторопливо вышел из закутка и, по-хозяйски придвинув кресло, поехавшее на колесиках, опустился в него, с видимым наслаждением вытянув ноги.

Светлые, как у ребенка, глаза блеснули над скулами, обметанными щетиной:

- Потерял реакцию, господин Начальник Охранного департамента... А если бы это оказался не я, а, действительно, кто-нибудь из террористов?

Он усмехнулся.

- Ну, террористов я бы, скорее всего, почувствовал, пробурчал Барма, неловко поднимаясь с ковра. - Откуда здесь террористы? Единственное безопасное место. Только ты, Марочник, имеешь ключи от черного хода...

Мужчина откусил заусеницу.

- Я давно уже не Марочник, - сплюнув, сказал он. - Я не Марочник, а ты не герр Половинкин. Кончилось эти игры. Чрезвычайно внимательно, словно удивляясь чему-то, он осмотрел свои красные огрубелые пальцы в чешуйках шершавых коросточек и, поморщившись, сковырнул на фаланге, видимо, что-то подсохшее. Осторожно подул на открывшуюся нежную кожицу. Слушай, у тебя какой-нибудь крем найдется? Кожа ужасно трескается. Волчьим жиром намазываюсь, ни хрена, знаешь, не помогает... Ну а вы, господин Начальник Охранного департамента, волчатину когда-нибудь пробовали?..

Брови у него выразительно приподнялись.

- Ладно, не выпендривайся, - мирно ответил Барма. - Раз уж пришел, подожди - мне тут надо решить пару вопросов. Собственно, почему ты здесь появился, что-нибудь произошло?