Валерий Язвицкий - Гора Лунного духа или Побеждённые боги

Везде крупным жирным шрифтом воспроизводилась радиотелеграмма Корбо, следующего содержания:

«Сегодня, в 12 часов ночи, я и военный летчик Гастон Форестье вылетели в страну Паруту на воздушном корабле «Титан». Первая задача экспедиции — поиски нашего друга, Пьера Сорокина, уехавшего в Паруту несколько месяцев тому назад.

Жан Корбо».

Трудно описать то волнение, которое охватило весь Париж после утренних газет. Все были поражены этой новостью и заинтересованы, тем более, что имена Корбо и Форе-стье были очень популярны. Не меньшую сенсацию, чем в публике, произвела эта неожиданная экспедиция и в среде ученых. Правда, одни из них иронически пожимали плечами; другие делали намеки, что это погоня за рекламой, недостойная такого серьезного и крупного ученого; третьи говорили, что Корбо имеет какие-то данные, иначе он, молчавший столько времени, не высказался бы так ясно и определенно. Словом, всякий оценивал поступок Корбо так, как подсказывали ему характер и темперамент.

Зато широкая публика поверила на этот раз в Паруту бесповоротно, и редакции газет, идя всегда за большинством, подняли на ноги всех своих сотрудников. Десятки репортеров бросились к загородной вилле Корбо, но привратник, следуя инструкциям профессора, раздал им только фотографии воздушного корабля, не позволив войти ни во двор, ни в комнаты виллы. Это запрещение подлило масла в огонь и заставило рыскать по всему Парижу. Разведывательная горячка газет все же кое-что выудила, и в полдневных изданиях были воспроизведены фотографии с «Титана» и портреты Корбо, Форестье и Пьера. Кроме того, какими-то путями на телеграфе или еще каким-либо способом найдены были копии некоторых телеграмм Корбо в Хартум и Фашо-ду, а главное — телеграмма Эдварда Вилькса, в которой он сообщал об отправлении Пьера по реке Собат к границам Абиссинии.

Все это со всевозможными комментариями, вперемешку с интервью разных ученых, было брошено в публику. Газеты расхватывались с боя, и везде, начиная с парламента и кончая извозчичьей биржей, только и говорили об экспедиции Корбо.

В вечерних газетах нового о полете Корбо и путешествии Пьера почти ничего не было, за исключением портрета Антуана Пармантье и его интервью по поводу «энергето-на», который, как двигательная сила, впервые применен к моторам «Титана». Но зато редакция «Фигаро» в свою очередь произвела сенсацию, объявив, что через неделю она отправляет экспедицию во главе со своим сотрудником Ка-миллом Ленуаром. Отчеты об этой новой экспедиции будут печататься ежедневно под общим заголовком — «По следам Корбо и Сорокина».

Через несколько дней после этих событий парижская пресса опубликовала следующее письмо от Рихарда Фогеля на имя президента Французской Академии Наук:

«Господин президент!

Мною получена следующая телеграмма от профессора Жана Корбо:

«Глубокоуважаемый коллега!

Искренне сожалею, что по не зависящим от меня обстоятельствам не пригласил вас участвовать в своей экспедиции. Верьте, всю честь открытия, если это мне удастся, отнесу к вам. Все сведения во время путешествия буду направлять только к вам. Прошу не отказать опубликовывать их с вашими комментариями.

Ваш Корбо».

Основываясь на этой телеграмме, я принимаю любезное и почетное предложение Корбо, тем более, что в науке нет соперничества, а есть только сотрудничество для отыскания истины. Экспедиция Ж. Корбо является для меня моральной поддержкой, доказательством моей правоты, а посему прошу вас, господин президент, передать мою искреннюю благодарность Жану Корбо, а также публиковать в дальнейшем те бюллетени, которые я буду присылать от имени Корбо со своими примечаниями.

Примите уверения в искреннем почтении, готовый к услугам профессор Берлинского университета Р. Фогель».

При этом письме была приложена также обширная докладная записка, в которой Фогель анализировал слово «Парута» и высказал целый ряд своих предположений. Вкратце эта записка заключала следующие положения. Фогель указывал на сходство слов — «Парута» и «Пуратту». Последнее на древнесемитских языках было названием реки Евфрата. Отсюда Фогель предполагал, что некогда народы, жившие по реке Ефрату или Пуратту, могли называться народами Пуратту или, видоизмененно, как в хотских книгах Козлова — народами Парутты. В дальнейшем, при постоянных войнах в древней Азии, народы эти могли быть оттеснены к сирийским берегам, как это случилось с финикиянами, а оттуда перебраться в Африку. В подтверждение этой мысли Фогель ссылался на многочисленные колонии финикиян и их предания, согласно которым герой Мель-карт переплыл все Средиземное море, попал в Северную Африку и основал там город Гекатомпилы.

Имея в виду такие отдаленные финикийские колонии, как в Испании, легко допустить, что и другой какой-либо народ, двигаясь в ином направлении и переправившись через Красное море, мог обосноваться на африканском побережье. Одна из колоний этого народа могла уцелеть и до настоящего времени. Возможно, что небольшое племя, выдерживая напор черных рас, забралось в непроходимые горы и жило там до сих пор, в силу условий местности совершенно изолированно.

Эта докладная записка вызвала массу споров, что вместе с шумихой вокруг новой экспедиции, организуемой редакцией «Фигаро», явилось первым отзвуком того «романа с Парутой», который начал Корбо.

IV

Пьер очнулся от гула и рева толпы. Он чувствовал, что здоров и невредим, но все тело ныло от ушибов, и ленивая апатия сковывала члены. Медленно открыл он глаза, но сейчас же вскочил от удивления на ноги. Это было похоже на самый фантастический сон. Совершенно нагой стоял он на гранитной площадке перед мрачным каменным храмом. Внизу, у подножья ступеней к этому храму, волновалось море человеческих голов.

Дальше, среди толпы, выделялся островом большой, но совершенно плоский холм, так же, как и храм, обрамленный гранитными ступенями. На этом плоском холме, в противоположном конце его, подымалась небольшая грубая пирамида. Впереди ее можно было разобрать громадную статую какого-то божества, перед которой сверкал на солнце искусственный водоем, обложенный камнем.

Там двигались в причудливом танце или церемонии сотни людей, трубили в бронзовые трубы, и трубные звуки в известные моменты покрывались ревом толпы. Удивленный и ошеломленный, Пьер медленно перевел глаза на храм, потом огляделся вокруг себя. Он стоял на циновке, в двух шагах от него сидели, по-восточному поджав ноги, оба хартумца. У одного была перевязана нога, у другого — рука и голова. Пьер хотел окликнуть их, но, увидев, что они молятся, удержался.