Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы

— Я не говорю на языке Пустоты, — с мрачновато-злобной усмешкой сказал Король.

— У них там будет в постоянной готовности переводчик — я предупредил их — который владеет кархидским.

— Что вы имеете в виду? Каким образом?

— Как вы знаете, сир, я не первый чужеземец, посещающий Геттен. Мне предшествовал отряд Исследователей, который не оповещал о своем присутствии, но, обретя облик геттениан, они год путешествовали и по Кархиду, и по Оргорейну, и по Архипелагу. Они улетели с сообщениями для Совета Эйкумены примерно сорок лет назад, во времена правления вашего дедушки. Сообщение было исключительно благоприятным. Познакомившись с информацией, которую они доставили, и изучив языки, которые они знали, я прибыл сюда. Хотите ли вы убедиться, как работает это устройство, сир?

— Я не люблю фокусов, мистер Ай.

— Это не фокус, сир. Некоторые из ваших ученых уже исследовали это…

— Я не ученый.

— Вы властитель, милорд. Равные вам суверены на Первом Мире Эйкумены ждут вашего слова.

Он бросил на меня взгляд, полный ярости. В стремлении польстить ему и заинтересовать, я загнал его в ловушку, невыносимую для его престижа. Я сделал серьезную ошибку.

— Очень хорошо. Спросите свою машину, что делает человека предателем.

Я неторопливо стал нажимать клавиши, набирая кархидский текст:

«Король Аргавен из Кархида спрашивает, что делает человека предателем».

Буквы вспыхивали на маленьком экране и пропадали. Прекратив свое бесконечное раскачивание, Аргавен наблюдал, стоя у меня за спиной.

Настала пауза, которая длилась невыносимо долго. Я не сомневался, что в семидесяти двух световых годах отсюда кто-то лихорадочно вводил этот текст в компьютер для точного перевода с кархидского, если не сразу же обратился к компьютеру с философскими данными. Наконец яркие буквы вспыхнули на экране, задержались на нем и снова медленно померкли:

«Королю Аргавену из Кархида на Геттене, привет. Я не знаю, что делает человека предателем. Ни у кого нет желания стать предателем, что делает ответ на этот вопрос почти невозможным. Прими мое уважение. Спимолл Г.Ф., от Столпов, в Сейре на Хайне, 93/1491/45».

Когда текст появился на ленте, я вырвал ее и протянул Аргавену. Бросив ее на стол, он снова подошел к центральному камину, чуть не упав в него, ткнул пылающее бревно и стал сбивать искры ладонью.

— Смысла тут столько же, сколько я могу получить от любого Предсказателя. Ответов недостаточно, мистер Ай. Так же, как и вашего ящика с вашей машиной внутри. И вашего транспорта, вашего корабля. Мешок с фокусами, и сам фокусник. Вы хотите, чтобы я поверил вам, в ваши сказки и сообщения. Но почему я должен вам верить или вообще слушать? И если даже среди звезд есть восемьдесят тысяч миров, населенных чудовищами, что с того? Нам ничего не надо от них. Мы выбрали свой образ жизни и много веков следуем ему. Кархид в преддверии новой эпохи, великого нового века. Мы идем своим путем. — Он помедлил, словно потеряв нить своих аргументов, которые, откровенно говоря, принадлежали не ему. Если Эстравен больше не был Ухом Короля, кто-то же занял его место. — А если здесь что-то, в чем нуждается Эйкумена, они не должны были прислать вас одного. Это шутка, это обман. Чужеземцы должны были бы толпиться тут тысячами.

— Но для того, чтобы открыть дверь, не требуется тысячи человек, милорд.

— Они могут держать ее открытой.

— Эйкумена будет ждать, пока вы сами откроете ее, сир. Она ничего не будет требовать от вас. Я был послан сюда один и продолжаю оставаться здесь один, чтобы вы не могли испытывать передо мной чувства страха.

— Страха? — спросил Король, поворачивая ко мне исполосованное тенями усмехающееся лицо, и голос у него был громкий и визгливый.

— Но я и в самом деле боюсь вас, Посланец. Я боюсь тех, кто послал вас. Я боюсь лжецов, я боюсь фокусников, и больше всего я боюсь правды. Поэтому я и умею хорошо править моей страной. Потому что только страх правит людьми. И больше ничего. Ничто больше не длится так долго, как страх. Пусть вы тот, кто, как вы говорите, есть, и все же вы обман и жульничество. В межзвездном пространстве нет ничего кроме пустоты, страха и тьмы, и вы пришли из этих глубин, стараясь запугать меня. Но я уже боюсь! И поэтому я Король! Король — это страх! А теперь забирайте все свои фокусы и штучки и уходите, нам больше не о чем говорить. Я отдам приказ, чтобы вы освободили Кархид от своего присутствия.

Так я расстался с Королем, и сапоги мои — цок, цок, цок — прозвучали по гулкому красному полу и под высокими сводами холлов, пока высокая двустворчатая дверь не отрезала меня окончательно от лицезрения Короля.

Я потерпел поражение. Полное и безоговорочное. Больше всего меня беспокоила мысль, когда, покинув Дом Короля, я шел сумрачными переходами Дворца, что, возможно, то было поражение, нанесенное не столько мне, а участию в нем Эстравена. Почему Король изгнал его за защиту дела Эйкумены (о чем достаточно ясно говорилось в Указе), если (в соответствии со словами самого Короля) он действовал наперекор ему? Когда он стал советовать Королю избегать меня и зачем? Почему он был изгнан, а я оставлен на свободе? Кто из них врал больше и зачем, черт побери, они врали?

Эстравен спасал свою шкуру, решил я, а Король — лицо. Объяснение было примитивным. Но в самом ли деле Эстравен врал мне? Мне пришлось признать, что я не знаю ответа на этот вопрос.

Я прошел мимо Здания Красного Угла. Ворота сада были распахнуты. Я посмотрел на заросли деревьев серем, склонившихся над темной гладью пруда, на пустынные дорожки розового кирпича, освещенные блеклым светом полудня. В расщелинах валунов на берегу пруда по-прежнему лежали клочки снега. Я вспомнил об Эстравене, ожидавшем меня в пелене падающего снега прошлым вечером, и испытал укол простой человеческой жалости к нему, которого я видел вчера на параде, пусть и мокрого от пота, но величественного под весом своего облачения, на вершине славы, в зените своей карьеры, всемогущего и влиятельного, а ныне униженного, изгнанного и раздавленного. За три дня он должен пересечь границу государства, иначе его настигнет идущая по пятам смерть, и никто не имеет права обменяться с ним словом. Смертный приговор редок в Кархиде. Жизнь на Кархиде нелегка, и люди здесь предпочитают, чтобы смертный приговор был результатом действия природы или вспышки гнева, но не рукой закона. Я подумал, куда может двинуться Эстравен, гонимый таким приговором. Без машины, поскольку все они являются собственностью Дворца? Может, ему удастся нанять лодку или судно? Или он бредет пешком по дороге, взвалив на плечи лишь то, что смог взять с собой? Кархидцы предпочитают главным образом ходить пешком; у них нет вьючных животных, нет летательных аппаратов, а погодные условия большей частью года не позволяют пользоваться колесным транспортом, да им вообще не свойственно спешить. Я представил себе, как этот гордый человек шаг за шагом уходит в изгнание — маленькая фигурка, двигающаяся по длинной дороге к западу от Залива. Все эти картины промелькнули в моем мозгу и исчезли, когда я миновал ворота, потому что я всецело был погружен в размышления о мотивах действий и Эстравена и Короля. Я потерпел поражение. Я проиграл им. Что делать дальше?