Валерий Белоусов - Витязи из Наркомпроса

— Вернемся к нашим баранам… Товарищ Бекренев!

— И-И-ЙЯ! — от испуга вскочив по стойке смирно, по армейски четко и громко отвечал несчастный…

— Ой, не да орите вы так, за ради бога…

Краем глаза Бекренев отметил, что сидящий обочь его бородач болезненно поморщился: грех это, упомянать (так в тексте) всуе имя Господа твояго! (так в тексте)

— Подайте, пожалуйста, вон ту папку… Да, эту, с надписью «Барашевская опытная образцово-показательная школьная коммуна при ТемЛАГе ГУЛАГ НКВД»… да, она самая… Прочтите нам документ номер один.

«Дорогие тёти и дяди Наркомпрос. Пишет Вам девочка Аня Керстновская. Я очень виноватая перед Советской Властью потому когда у нас умер Папа и я очень хотела кушать и ходила вдоль дороги к току и собирала зерно которое сыпалось с машин и мне дали всего три года по смягч. абстоятельству потому что я расхищала Социалистическую Собственность не из анбара а с дороги. И когда меня судили товарищ Судья спросила сколько мне лет а я говорю одиннадцать а она мне говорит ну ничего скоро двенадцать в лагере небось подрастешь. И меня из Шацка повезли и мама дала мне в дорогу вареных яиц которые привезла на колхозном рынке продавать и чему я была очень радая потому что в тюрьзаке давали одни крапивные щти безхлеба. А в Рязани нас погрузили с другими тетями в товарный вагон и повезли а я говорю охраннику Дядя пожалуйста открой мне немножко погулять хочется а он надо мной смеется.

А здесь в Барашево мне хорошо. Но вот што: мы сдесь все запаршивели даже до коросты и убедительно просим вас прислать нам мыла. И еще нас тут бьют.

И еще прошу не назначать меня кольцевиком ходить на почту в Озерный это пятьдесят километров туда сюда я не успеваю уроки делать.

Будьте сдоровы. И скажите моей маме что я покуда ещё жива.

И еще зделайте так чтобы санобработку вновь поступающих девочек не проводили мужчины-козлы насильно которые делают нам очень больно в писе. Низко вам кланяюсь.

Аня Керстновская. (так в тексте)»

Строгая начальница обвела оловянными глазами притихшую в кабинете компанию и грозно спросила:

— Ну, что вы об этом думаете?

Бекренев, с трудом сглотнул душащий его комок, прохрипел, выталкивая ледяные слова:

— Это… мерзость…

При этом он лихорадочно вспоминал, где зарыл свой тщательно упакованный в промасленные тряпки принесенный с Гражданской верный наган.

— Вот! Именно мерзость! — радостно подхватила начальственная дама. — Очень рада, коллега, что вы меня понимаете! В письме — ошибка на ошибке! И грамматика, и синтаксис! Да кто у них в школе родную речь и литературу преподает? Вот, предписываю вам троим, составить комиссию Наркомпроса и отправиться немедля в поселок Барашево Темниковского района Мордовской АССР, с целью проверить состояние дел в тамошней школе-интернате… и вообще… идите, идите, я очень занята…

Когда о. Савва, выйдя из здания Наркомпроса, привычно было перекрестился на шпиль Меньшиковской башни, возвышавшейся своей золотой иглой и над Телеграфным переулком, и над всеми Чистыми прудами, за локоток его осторожно, но весьма сильно взяла чья-то крепкая рука:

— Извините, батюшка, можно с Вами переговорить?

— Да, это, сын мой, я от служения отстранен…, — начал было о. Савва, но тут же вспомнил, что на нем вместо привычной рясы одет кургузый пинджачок (так в тексте) и прожженные на седалище штучные, довоенные брюки.

Вряд ли кто мог опознать в таком клоунском виде священнослужителя! Но у нечаянного собеседника глаз, как видно, был весьма пристрелян.

— Ничего, ничего…, — ответствовал ему собеседник, которого о. Савве представили давеча как школьного работника гражданина Бекренева. — Я тоже. От служения отстранен.

Помолчав, Бекренев добавил:

— Батюшка, а как вы насчет по маленькой рюмашечке?

О. Савва задумчиво почесал густую бороду:

— Во благовременье оно вроде бы и ничего, иже и монаси приемлют… Да вот беда, нынче денег при себе не имею!

— Ничего, Савва Игнатьевич («Надо же, запомнил, как меня зовут!» — радостно изумился о. Савва), у меня малость найдется…

… Рюмочная «Котлетная» Треста «Мосгорторг», в проклятом царском прошлом старинный трактир «НизокЪ», располагалася (так в тексте) аккурат на углу Чистопрудного бульвара и улицы имени безвинно убиенного неизвестно кем (известно кем! врагами народа из лево-право-троцкистского блока! — сказала бы на это Натка. Многоопытный о. Савва не был бы так категоричен и поспешен в суждениях.) Сергея «Мироныча» Кирова, до этого триста лет бывшей Мясницкой.

Идея о том, что когда-нибудь тут будет американская закусочная «Макдонадльдс», никому из москвичей не могла бы придти в голову в самом страшном сне.

Низкий зал, с широкими запыленными окнами, был уставлен мраморными круглыми стойками на высоких блестящих металлических ножках. Гранитный пол был густо усеян мокрыми опилками, так что пиво и иные жидкости можно было невозбранно лить прямо себе под ноги.

На застекленном прилавке под выпуклым колпаком лежали обязательные закуски, без которых спиртное вообще не отпускалось: кусочки черного хлеба с селедкой и килькой, отварные микояновские сосиски с зеленым отварным же горошком мозговых сортов, фаянсовые мисочки с голубой витой надписью «Общепит», в которых краснел винегрет и синел отварной картошкой салат оливье, и белели каленые яйца… Котлет же в меню «Котлетной» традиционно не было. Правда-правда.

Полная представительная дама в накрахмаленном переднике, сияя червонным золотом широкой улыбки, щедро наливала бадаевской пены в пивные кружки и скупо цедила «белую головку» (еще недавно совсем «рыковку» — названную в честь Предрика Союза тов. Рыкова) в граненые лафитнички и стопочки с обманчивой внешностью: вроде абсолютно цилиндрические, ан глянь! дно на конус так и сходит…

Взяв, чтобы два раза не ходить, сразу графинчик беленькой и к ней пару пива прицепом, Бекренев поставил угощение перед о. Саввой. О закуске два новых знакомца не беспокоились: к такой порции выпивки автоматом шла сковородочка жареной с грибами картошки, уже включенная в стоимость казенной. Без закуски, как я уже отмечал, спиртные напитки в общепите вообще не отпускались.

Выпив по первой («За знакомство!») и тут же молча добавив по второй, «За здравие!» мужчины разом достали курево: Бекренев вынул из кармана дорогую «Пушку» в красной картонной коробочке с тисненным (и весьма точным) изображением 42-линейной полевой пушки на ней, а о. Савва кисет, вышитый умелыми жениными руками, увы, не с ридным (так в тексте) малорусским самосадом, но лишь с самой дешевой моршанской махоркой, перемешанной по обычаю с сором и нитками.