Юлия Иванова - Последний эксперимент

Что же делать?

И тут меня осенило. Яйцо! Вполне вероятно, что пленка в этом магнитофоне содержала в себе и предыдущие отчеты Риты-Николь, что это своеобразный дневник, посвященный одному объекту - номер 17-Д. И стоит лишь ее с самого начала прослушать... Отличная идея. Но осуществима ли? Ничего похожего на "перемотку" или "воспроизведение" - во всяком случае снаружи. Однако яйцо не было сплошным - его разделяла пополам едва заметная линия. Оно должно раскрыться. Но как?

Было уже далеко за полночь. Я перепробовала сотни способов - один глупее другого. Все колющие и режущие предметы, нитки, проволока, химия, электричество, вода и даже статуэтка хоккеиста - фунтов на десять, которой я в исступлении колотила по яйцу, оказались бессильны. Оно как ни в чем не бывало отсвечивало белесо и холодно в моих исцарапанных, порезанных и красных ладонях с обломанными ногтями. Ни вмятины, ни царапины! Когда-то в детстве я с таким же идиотским упорством ломала игрушки, чтоб узнать, что у них внутри. Но всегда вовремя отступала в тех случаях, когда разум подсказывал, что дальнейшие попытки бессмысленны. Теперь же мое любопытство будто взбунтовалось - оно не желало слушаться рассудка. Или это было уже не любопытство, а то самое пресловутое "состояние" Риты-Николь? Короче говоря, я ничего не могла с собой поделать и, уже не в силах что-либо придумать, снова и снова швыряла яйцо об пол, забыв об осторожности - ведь меня могли услышать.

Наконец, я в полном изнеможении рухнула на тахту и, кажется, уснула, продолжая, впрочем, и во сне резать, колоть, бить проклятое яйцо. Я проспала всего несколько минут, но когда открыла глаза, что-то изменилось. Мне показалось, я знаю, как заставить яйцо заговорить. Более того, я была уверена в этом. Мне должно было помочь нечто красного цвета. Способ открыть яйцо был связан с красным цветом. Само по себе это открытие казалось едва ли разумнее всех моих предыдущих попыток, тем более что оно мне просто приснилось. Неоткуда эта нелепая уверенность сейчас, когда сна ни в одном глазу? А что если именно во сне неожиданно сработала не до конца стертая информация в мозгу уже не существующей Николь? Николь не была убита мною совсем - в этом я убеждалась все больше. Она непостижимым образом оживала во мне всякий раз, когда дело касалось Дэвида Гура.

Короче говоря, мне не оставалось ничего иного, как пуститься на поиски красного. Чушь, конечно. Почему это красное должно непременно находиться в квартире Риты, а не в кабинете у Шефа, к примеру? Тем более что Рита, видимо, не любила этот цвет, даже его оттенки. А то немногое, что мне удалось отыскать в ее гардеробе и вообще в квартире - поясок, кольцо с рубином, яркорыжее солнце на картине и футляр от автоматической зубной щетки, видимо, не имело к яйцу никакого отношения. Короче говоря, я была противна сама себе, когда обматывала яйцо пояском или мазала обломком губной помады. И все-таки не прекращала поисков...

Среди сваленных в беспорядке магнитофонных кассет одна оказалась самого настоящего ярко-алого цвета, но это была пленка от обыкновенного магнитофона, который стоял тут же на столике, и втиснуть ее в яйцо, даже если бы оно вдруг открылось, представлялось делом весьма сомнительным. Я поставила пленку и уже под аккомпанемент модного джазового квартета продолжала слоняться по комнате. За окном начинало светать.

И вдруг джаз оборвался. Во внезапно наступившей тишине громко и отчетливо прозвучало:

- Как успехи, Рита?

Я замерла, ощутив какую-то противную тянущую слабость под ложечкой. Я узнала этот голос - он принадлежал Шефу ВП, отцу Риты-Николь. Неужели попалась? Но в комнате по-прежнему никого, кроме меня, не было. А голос между тем повторил:

- Как успехи, Рита?

Голос звучал совсем рядом,

За мной следили! Все это время я тоже была для них "объектом наблюдения", мышью под стеклянным колпаком - от этой мысли мне вдруг стало на все наплевать.

- Как видишь, - ответила я и, сев на тахту, закурила.

- Как успехи, Рита? - издевательски повторил Шеф в третий раз, и снова как ни в чем не бывало завопил джаз.

Тут только я сообразила, что голос шел из магнитофона. Он был записан на этой же пленке, где-то между барабаном и саксофоном.

Пленка с красной кассетой.

Я невольно взглянула на лежащее на столе яйцо. Оно, было раскрыто!

Все еще не веря собственным глазам, я разглядывала миниатюрную пленку внутри, рычажок с указателем дорожек, заветные кнопки. Тебе всегда везло, Ингрид Кейн!.

Значит, "яйцо" было запрограммировано на голос самого Шефа. Тройное повторение фразы "Как успехи, Рита?". Это, естественно, означало, что никто, кроме Шефа, не мог его прослушивать. Но каким образом голос Шефа попал на красную пленку? Собственно говоря, сомнений, что его записала Рита-Николь, у меня не было, как я не сомневалась и в том, что она сделала это тайно, не желая, чтобы кто-либо, тем более отец, знал, что она открывала яйцо.

Но зачем ей понадобилось его открывать? Чтобы послушать себя? Те записи, содержание которых она прекрасно должна была знать? Стоило ли ради этого мучиться - ведь записать голос Шефа в момент, когда он произносил пароль, наверняка было задачей сложной и рискованной. И все-таки Рита пошла на это. Зачем?

Но размышлять надо всем этим сейчас было по меньшей мере глупо. Я перемотала пленку и включила первую дорожку.

- Агент номер 423 докладывает, - зазвучал в комнате звонкий деловитый голос Риты, - сегодня, 16 декабря, я приступила к наблюдению за объектом 17-Д, согласно инструкции заняла место во втором ряду напротив актерского входа...

* * *

Несколько месяцев назад агенту ВП номер 423 было приказано установить наблюдение за фокусником-иллюзионистом Дэвидом Гуром. О причинах и цели этого наблюдения агент информирован не был, да это его и не интересовало. Рита просто действовала согласно инструкции. Она работала. Задача прежде всего состояла в том, чтобы;

1. Познакомиться с объектом как можно ближе.

2. Суметь ему понравиться и стать его постоянной подружкой.

3. Воспользовавшись предыдущими пунктами, добиться доступа к профессиональным секретам иллюзиониста, главным образом к так называемым "сеансам гипноза".

Рите пришлось нелегко. Гур слыл крайне странным и нелюдимым. Его ценили в цирке - выступления Дэвида Гура всегда обеспечивали аншлаг, - но там не было никого, кто мог бы похвастаться близким знакомством с иллюзионистом. Гур никогда не ходил в гости и никого не приглашал к себе, что объясняли вполне правдоподобно его ревностным отношением к некоторым своим профессиональным тайнам. Но были в его образе жизни и совсем уж необъяснимые моменты. Он не занимался спортом, хотя не только не имел неисправимых физических недостатков, но в юности даже удерживал несколько лет первенство Столицы по плаванию. Он не искал близости с женщинами, скорее наоборот, избегал их, хотя многие из его поклонниц находили его весьма интересным и буквально охотились за ним в те редкие часы, когда он выходил из дому.