Александр Тюрин - В мире животного

Есть-таки монстры на свете — через пару недель в этом не сомневался никто. Ясно было даже выпускнику школы для дураков, что подгадили технопаркам именно беспардонные твари. Правда, отдельные люди, скучающие по потусторонним силам, уверяли всех, что речь идет о демонах, бесах, полтергейстах, эриниях и эмпузах. Твердые же ленинцы внушали зевакам на площадях, что за маскарадными масками каких-то там животных скрываются хитрые буржуазные лица, которые уводят пролетариев от расправы над миром чистогана и вызывают слюнявые симпатии к якобы обиженным капиталистам. А стоящие неподалеку ленинцы-сталинцы эти скрытые физиономии называли не хитрыми, а еврейскими. Зато сталинцы-почвенники и прочие корневики не возражали против животной природы монстров, но своими словами, летящими на крыльях консервных газет, успокаивали народ и вселяли надежду. Мол, страшные гады самые что ни на есть «наши», исконные обитатели Земли Русской, Ящеры-Яши, известные еще по совместной с богатырями борьбе против иноземцев и заморских чудищ, Жидовина и Соловья-разбойника. Древняя, значит, у нас духовная связь с Яшами. Правда, по истечении былинных времен Яши слегка засохли и лежали в виде спор по разным храмам. Однако, как шибануло им в нос чужим тяжелым духом, так они и ожили. Тяжелый дух пускают пока что хапуги, отхватывающие для иноземцев куски пирога-родины, да пронырливые оппенгеймеры, выживающие из пьяного бормотания наших кулибиных великие формулы. Кичишься умом, денежками, аппаратурой, надменный чужак? Недолго тебе осталось. Будь готов, Яша тебя оприходует. Ничего, что у монстров инстинкты — и народ подсознанием силен. Зато, как сложатся у них все мозговые ганглии, так и получится великий коллективный разум, с которым не воевать, а дружество водить надобно.

Даже у меня легли поближе к херцу эти отечественные ящеры, выходящие из храмов прямо на бой с продавцами родины. Хорошо, что они хоть в мозги не въелись. Очарование через пару дней прошло. «Яши», какие бы хорошие они не были, все делают, чтоб слабые сильнее не стали. Их устраивает, как есть. Вот что роднит больших «гусениц» с человеководами-начальниками, родионами-дуевыми. Монстры ведь на технопарки набросились, а государственную оборонку и военные заведения их партизанские тропы обошли стороной. Иначе лампасники сразу бы вскинулись и запели тенорами: "На Дону в Замостье тлеют вражьи кости". Впрочем, проявился один генерал-фельдмаршал по телеку, голова будто изваяние с острова Пасхи. Пообещал всех уродов распатронить. На моей улице солдатики ядовитый газ в подвалы уже на следующий день накачивали и мины в канализацию бросали. Не знаю, как гады, но пол людского населения района в больницу загремело с интоксикациями, или, как бабули выражаются, тухликациями. Когда такая помощь всем надоела, житель острова Пасхи по-быстрому объявил, что раз армию шельмуют, пусть не ждут от нее добра — солдаты больше с мокрицами воевать не будут. В чем-то он прав, не танковые же дивизии в этом деле нужны.

Так вот, гады в нашем технопарке перепортили все, что им может помешать в борьбе с человеком. Пошуровали в лабораториях, где занимаются дополнительными «глазами» и «ушами», всякими там тепловизорами, эхолокаторами, электрорецепторами. Расколошматили опытные образцы таких полезных приспособлений, как "пятая конечность" и "третье дыхание". Смешали с дерьмом аппаратуру, на которой делали прекрасные нервно-успокаивающие газы, превращающие наглецов в деликатные создания. Кстати, эти трое умников, ликвидированных в первую очередь, может, нас на такую высоту собирались поднять, с которой мы на гадов плевали б, как на мелкую шушеру.

5

Я, бывает, приду с улицы, встану у своей двери и слушаю, как там. В этих случаях мне кажется, что в моей квартире сидят посторонние люди или вообще приведения, жрут и пьют. А последний раз мне другое показалось для разнообразия. Будто со мной в квартиру прошмыгнула тень. Причем не моя. Я все-таки отнесся серьезно, вытащил наган и проверил уголки и щелки. Но подозревать было некого. Тогда я проглотил свою вечернюю еду, не снимая кобуру со штанов, попялился в телек, направился незарастающей тропой к «охоте». Не стал состязаться с тевтонами, янки и самураями, а выбрал генеральский тип зверобойства — когда бьешь с кресла, а животные расслабленные — пример Дуева заразителен оказался. Вроде все культурно, но чувствую какой-то напряг в спинном хребте. У меня такое ощущение в список занесено со следующим комментарием: "кто-то пялится сзади и желает тебе дурного". А потом и шебуршение обозначилось. Пока установка ухает и воет, сомнительный звук мои уши посещает, только уберу громкость — тихо, как на виселице. Я даже стал подумывать, может, кого-то завел, котенка или там черепашку, а потом забыл про такое дело. Лежит какой-нибудь бедолага под диваном, обои доедает. И вдруг огорчаюсь — если кто и котенок, там это я сам. Файнберг тоже, наверное, себя уговаривал, а надо было голову спасать. А если затаился где-то гад и хобот на меня затачивает? Может выйти мне вон и прописаться в песочнице перед домом, оставив жилплощадь невидимке? Я снова каждый квадратный и кубический сантиметр обшарил. Но к концу тотального шмона голова стала весить на два пуда больше, и думы окаменели, и мыслительный аппарат забуксовал, как автомобиль на пляже. Вдобавок в носу кран сопливый открылся, по ушам будто ладонями врезали, и я сделался горячий, как казанок в печи. Как это называется? Иначе, чем грипп, инфлуэнца, лихорадка не назовешь. Я утром промок, когда по дороге решил заскочить туда, где люди перед рабочим днем пивком разминаются. А потом целую смену мокрыми тапками шлепал. Но, с другой стороны, простуда с гриппом меня никогда не берут. Вот одного моего приятеля триппер не брал, даже, казалось, в самых безнадежных случаях. Зато стоит сквознячку полетать, и этот тип уже готов, лежит, хлюпает, сложив ручки. Такой вот разброс и плюрализм.

Я пошел на кухню угоститься чаем со спиртом, с таблеткой, с малиновым вареньем и встретил в коридоре лужицу. Но почему-то свирепеть и бросаться уже не захотелось. Я стал, как мне тогда почудилось, вполне здраво рассуждать. Это, дескать, просто снизу протекает. Потолок чистый, значит не сверху. Почему бы не быть жидкостям, которые снизу умеют течь? Наверняка и закон физики подходящий имеется, у меня же просто разрастающаяся прореха в образовании. Я ведь как учился — ночью под пивко сто законов выучу, утром сдам поскорее экзамен, потом коньяк из заначки — и привет всем знаниям, вымылись, считай, начисто. Успокоился я столь незатейливым способом, загрузил вовнутрь народные снадобья, растекся на диване. Есть оттяг, слегка «лечу», реминисцирую детство золотое. Мне тогда нравилось болеть: морсик, жрачку в постель подносят, уносят; горшок и то рядом расположился; никому от тебя ничего не надо, только вьются вокруг со своими услугами; ты же Вальтер Скотта почитываешь. Принял я еще немного комплексного средства и разморился окончательно, даже задремал. В дреме я будто бы по-прежнему на своем диване, но откуда ни возьмись доктор, хочет меня оперировать. Из-под шапочки и над повязкой только два глаза-буравчика виднеются и нос. Последняя деталька не просто сидит на лице, а еще и вытягивается в мою сторону, на конце становится твердой, металлической, как и полагается медицинскому инструменту. Кстати, в охватившем меня сне я отношусь к докторскому носу с пониманием. А может, товарищ — потомственный хирург? Куда больше беспокоит, что он там собирается ковырять? В качестве ответа металл ныряет в мой нос, потом опускается в глотку, добирается чуть ли не до желудка. Там из него что-то выдавливается. Сон заканчивается, возвращаюсь в явь, утро уже лезет в окно со двора, и в желудке нехорошо. Хотя чего там может быть хорошего? Однако, есть и плюсы, за время лежки и спячки голова облегчилась, дым из нее ушел, остыл организм, и уши, как новые трубы. Я шлепанцы с дивана спустил, а рядом с лежачим местом есть повод для огорчения, подозрительная лужица с каким-то утробным запашком. Я, спотыкаясь, будто богатырский конь, направился к «охоте». Вот единственное, что мне не изменит, когда успокоит, а когда и силенок подбросит. Но железная уверенность в аппарате рухнула, нанеся душевную травму, едва он зарычал. Кое-что двинулось во мне снизу вверх, так сказать, чтобы поздороваться, и я, метнувшись в ванную, как лев за антилопой, стравил там харчи. По завершению процедуры, ноги, как у плюшевого мишки стали, и я ударил туловищем пол. На кафеле вскоре замерз, как Маугли, и с натужным криком "даешь!" из ванной комнаты себя выпихнул. Только на теплом ковре в гостиной-кабинете-спальне очухался. Попил пивка для дезинфекции и полный ажур в организме. Налопался сосисок, задабривая живот; наконец, мораль укрепил, чтоб в ванной комнатке прибраться. А там подарок, оказалось, меня поджидает, рассчитанный на особое чувство прекрасного.