Альфред Ван Вогт - Слэн

Глава 4

Джомми Кросс долгое время находился в периодах темноты и мысленной опустошенности, сквозь которые в конце концов блеснул серо-стальной свет, в котором неясные мысли постепенно сплелись в реальность. Он открыл глаза, чувствуя безмерную слабость.

Он лежал в маленькой комнате, глядя в закопченный, грязный потолок, с которого осыпалась штукатурка. Стены были неровного серого цвета, местами пожухшего от старости. Стекло в единственном окне было грязное и треснутое; свет, который пробивался сквозь него, еле освещал железную кровать и угасал, будто устав от напряжения.

На постели в куче валялось тряпье, которое когда-то был серыми одеялами. Из старого матраса выбивалась солома, в комнате стояла затхлая, годами не проветривавшаяся вонь. Хотя слабость не покидала его, Джомми откинул вонючие одеяла и попытался слезть с кровати. Угрожающе звякнула цепь, и он ощутил боль в правой щиколотке. Он повалился назад, тяжело дыша от напряжения, плохо понимая, что с ним произошло. Джомми был прикован к этой отвратительной кровати!

Из забытья его вывели тяжелые шаги. Он открыл глаза и увидел стоявшую в двери высокую изможденную женщину в бесформенном сером платье, которая смотрела на него блестящими, как полированный камень, глазами.

— Ага, — сказала она, — у нового бабушкиного постояльца кончился жар, и теперь мы можем познакомиться. Вот и славно! Вот и славно! — Быстрым движением она потерла сухие руки: — Мы отлично поладим, правда? Но тебе надо заработать на свое содержание. Никто не привязывается к Бабушке на халяву. Нет, сэр. Нам нужно об этом поговорить по душам. Да, да, — скалилась она на него из-за сложенных рук, — поговорить по душам.

Джомми рассматривал старуху с интересом и отвращением одновременно. Когда это тощее, сутулое существо, кряхтя, уселось на краю кровати, он подтянул ноги под себя, насколько хватало цепи. Его поразило то, что он никогда прежде не видел лица, на котором был бы более ясно выражен злой умысел, скрывающийся под маской постаревшей плоти. С растущим отвращением он сравнивал ее маленькую, морщинистую, вытянутую в форме яйца голову с сознанием внутри, и все совпадало. Каждая морщина на изможденном лице соответствовала злому изгибу сознания. Целый мир, цепкий, как пиявка, покоился внутри этого проницательного ума.

Должно быть, его мысли были написаны у него на лице, потому что она с неожиданной яростью произнесла:

— Да, да, посмотрев на Бабушку, не скажешь, что когда-то она была известной красавицей. Никогда не подумаешь, что мужчины в свое время боготворили ее. Но не забывай, что эта старая попрошайка спасла тебе жизнь. Никогда не забывай об этом, а то Бабушка отдаст твою неблагодарную шкуру полицейским. А как бы им хотелось тебя заполучить! Как бы им хотелось! Но Бабушка добра к тем, кто добр к ней, и делает так, как захочет.

Бабушка! Разве кто-нибудь когда-нибудь так насмехался над этим нежным словом, как эта старуха!

Он рылся в ее мыслях, пытаясь в глубине отыскать ее настоящее имя. Но виден был лишь смутный рой картин глупой, свихнувшейся на сцене девчонки, растратившей свое очарование, затасканной, деградировавшей и выброшенной на улицу, закаленной и уничтоженной в бедствиях. Ее настоящая личность была спрятана в омуте зла, которое она замышляла и делала. Линия воровства не прекращалась. Крутился темный калейдоскоп более страшных преступлений. Было даже убийство…

Дрожа, неимоверно устав теперь, когда начальный стимул от ее появления угасал, Джомми отодвинулся — от отвращения, которое приносили ему мысли Бабушки. Старуха наклонилась к нему, ее глаза впились в него, как буравчики.

— Это правда, — спросила она, — что слэны могут читать мысли?

— Да, — ответил Джомми, — я вижу, о чем ты думаешь, но какой от этого толк?

Она мрачно усмехнулась:

— Значит, ты не можешь прочитать всего, о чем думает Бабушка. Бабушка не дура. Бабушка умная; она соображает, что нечего даже думать о том, чтобы заставить слэна остаться и работать на нее. Для того чтобы ему делать то, что ей нужно, ему необходимо быть свободным. Ему нужно просто понять, что, так как он слэн, здесь он будет в наибольшей безопасности, пока не вырастет. Что, разве Бабушка не умная?

Джомми сонно вздохнул:

— Я вижу, о чем ты думаешь, но разговаривать с тобой я сейчас не могу. Когда мы, слэны, болеем, а это нечасто, мы просто спим и спим. То, что я проснулся, означает, что мое подсознание было обеспокоено и разбудило меня, так как решило, что мне грозит опасность. У нас, слэнов, много таких защитных свойств. А теперь мне нужно опять заснуть, чтобы выздороветь.

Угольно-черные глаза широко раскрылись. Жадный мозг отпрянул, на момент осознав недостижимость своей главной цели — немедленно составить состояние при помощи своей добычи. Жадность на время уступила место жуткому любопытству.

— А правда, что слэны делают из людей чудовищ?

Гнев прокатился в сознании Джомми. Усталость спала с него. В ярости он сел на кровати.

— Это ложь! Это одна из тех ужасных сказок, которые люди рассказывают для того, чтобы показать, что мы негуманные, чтобы все нас ненавидели и убивали. Это… — Он откинулся в изнеможении, его гнев стихал. — Мои мать и отец были самыми лучшими из живущих, — мягко сказал он, — и они были ужасно несчастны. Однажды они повстречались на улице и в мыслях друг друга прочитали, что они слэны. До того они жили в совершенном одиночестве и никому не причиняли вреда. Люди — вот главные преступники. Папа не стал бороться за свою жизнь изо всех сил, когда его загнали в угол и застрелили в спину. А он бы мог сражаться. И надо было! Потому что у него было самое страшное оружие, какое когда-либо видел мир, такое ужасное, что он даже не носил его с собой из-за боязни применить его. Когда мне исполнится пятнадцать, мне надо будет…

Он остановился, испугавшись собственного неблагоразумия. На секунду почувствовал себя таким слабым, таким усталым, что его мозг не сумел сдержать груза собственных мыслей. Он знал лишь то, что выдал величайший секрет в истории слэнов, и если эта старая побирушка передаст его полиции, в его теперешнем ослабленном состоянии, все будет потеряно. Медленно он перевел дыхание. Он увидел, что до ее сознания не дошло по-настоящему значение огромных последствий его откровенности. Она на самом деле не слышала его, когда он упомянул про оружие, потому что это прожорливое сознание слишком долго находилось в стороне от своей главной цели. И теперь, как гриф, оно спикировало на жертву, которая совершенно выбилась из сил.

— Бабушка рада узнать, что Джомми такой хороший мальчик. Бедной, голодной, старой Бабушке нужен молодой слэн, чтобы зарабатывать деньги для себя и для него. Ты ведь не откажешься поработать для усталой старой Бабушки, ведь нет? — Ее голос приобрел твердую интонацию: — Знаешь, попрошайки не выбирают.