Евгений Филенко - Бумеранг на один бросок

— Получалось? — оживленно переспросила тетя Оля. — Уой, насмешил! Да она была одним из лучших командоров во всей человеческой Галактике! Еще немного — и она вошла бы в фольклор, как тот же Консул, а он-то как раз вошел, и стал его неотъемлемым персонажем, и о нем рассказывают легенды и травят анекдоты приблизительно в равной дозе.

— Почему же тогда она все бросила и ушла?

— Да потому что появился ты, глупый.

— Допустим. Но почему тогда она пряталась и хотела спрятать меня?

— Боялась, что тебя отнимут, — просто сказала тетя Оля. Я не успел сформулировать следующий естественный вопрос: кому и зачем я понадобился в монопольное владение… тоже мне, сокровище!.. как она продолжила в том же беззаботном тоне: — Теперь-то уже все позади. Если Консул вмешался — считай, что ваш дом огородили крепостной стеной, выставили дозоры и пустили боевые машины шагать по периметру. Для начала, он не слишком-то любит все эти дела…

— Какие дела? — все же ухитрился вклиниться я.

— Всякие эти… оборонные проекты. Потом, он до сих пор очень и очень неплохо относится к Титании. Ему осталось только уговорить ее принять его помощь. Леночка… твоя мама может думать о себе все, что угодно, но без влиятельных друзей ее в покое не оставят. То, что она обратилась к нему, — самое умное, что она сделала за последние двенадцать лет.

— Маму довольно трудно уговорить, — заметил я.

— Он и не таких уговаривал, — пожала плечами тетя Оля. — Ты его как-нибудь порасспроси, он тебе порасскажет. Я со своими байками по сравнению с ним — жалкая курортная анекдотчица.

«Ничего, — подумал я почти спокойно, насколько это понятие было применимо к моему отравленному тестостероном мыслительному аппарату. — Я скоро вырасту. Еще до того, как ты состаришься. Я успею». На более здравые рассуждения меня уже не хватало. Мне и в голову тогда не приходило, что у нее прямо сейчас мог быть абсолютно другой мужчина. Что у нее могли быть дети. И, может быть, даже моих лет. И что уже поэтому в ее глазах я навсегда останусь обычным переростком-несмышленышем.

Похоже, я влюбился в некрасивую гнусавую женщину, которая годилась мне в тети и по возрасту вполне могла быть моей матерью. Поздравьте меня с такой радостью.

— Так вуот, возвращаясь к нашей леди в биелом… — сказала она.

Но тут нас позвали за стол.

7. Точки над «и»

Мы явились с чердака по внутренней лестнице, чем всех привели в замешательство. Хотя, по правде сказать, мы лишь добавили им стресса. Мама сидела прямо, будто аршин проглотила. Она была бледна, как лунный свет, лишь губы выделялись на помертвевшем лице двумя алыми кляксами. Дядя же Костя, напротив, спиной был согбен, ликом темен, мрачен и напряжен. Между его кулаками валялись осколки фарфоровой чашки, которую он, по всей видимости, раздавил в пылу полемики. При виде тети Оли, что от уха до уха сияла самой лучезарной улыбкой, какую только способно вместить человеческое лицо, на его пасмурную физиономию тоже невольно наползло некое подобие добродушия. Вслух же он строго осведомился:

— Ольга, ты опять хулиганишь?

— Ну разве что чуть-чуть, — хихикнула великанша. — Леночка, твой птенчик такой смешнуой! Я просто влюбилась в него…

От этих ни к чему не обязывающих слов сердце мое сладко екнуло. Я обогнул стол и сел на свободный стул рядом с мамой и напротив тети Оли, которая подтащила пустовавшее кресло и взгромоздилась в него с ногами. Поймав мой ошалелый взгляд, она скорчила мне потешную гримаску.

— Так, — сипло сказал дядя Костя и шумно прочистил горло. — Сева… Мы с твоей мамой все обсудили и решили расставить все точки над «и». В конце концов, ты уже довольно большой мальчик и все поймешь. Ну, почти все.

— Кругом только и твердят: большой, большой… — проворчал я.

— Помолчи, — сказал дядя Костя. — Большой — это значит крупный, а не взрослый. Когда мне захочется выслушать твое мнение и ответить на вопросы, я дам тебе знак.

— Oui, monseigneur,[8] — смиренно произнес я.

— Ольга, — сказал дядя Костя укоризненно.

— Чуть что, сразу Ольга! — с готовностью парировала та, и теперь уже на мамино лицо нашла тень озабоченности.

— Так, — повторил дядя Костя звучным баритоном. — Нужно как-то начать излагать эту длинную историю… Лена, у тебя есть что-нибудь выпить?

— Водка, вино, пиво, — сказала мама.

— Выноси все.

Мама ушла на кухню, а дядя Костя посмотрел на тетю Олю совершенно неподобающим его стати затравленным взглядом и спросил:

— Чего вы там делали, на чердаке?

— Цаловались да обнимались! — объявила моя прекрасная великанша и захохотала.

Дядя Костя переместил взор на меня, и я, в сотый уже раз за день залившись краской, поспешно ответил:

— Тетя Оля рассказывала мне историю про привидение.

— Помнишь тот случай с Диомидовым, на «Кракене» в сто тридцать девятом? — спросила тетушка.

— А-а, — протянул дядя Костя. — Мне, кстати, так и не доложили, чем закончилось.

— Мне тоже, — буркнул я.

— Все потому, что Шахразаде никак не дают закончить дозволенные речи, — кротко заметила великанша. — Все перебивают…

Мама вернулась, катя перед собой столик с бутылками, бокалами и огородной зеленью в маленькой корзинке.

— Мне вино, — сказала тетя Оля. — Что это? «Шато Бомон» урожая сто тридцатого года? Уой… о-бо-жа-ю! А это зачем?! Кто здесь трескает эти луковицы?

— Я трескаю, — промолвил я застенчиво.

— Ну и вкусы же у некоторых…

— Все пиво мне, — сказал дядя Костя. — И всю водку. А сами пейте что хотите.

— Ты ставишь нас перед трудным выбором, — с иронией произнесла мама.

Дядя Костя налил себе полный бокал водки (тетушка следила за ним с ужасом и восторгом, а мама — просто с ужасом). Затем он смерил меня оценивающим взглядом, набулькал в пустой бокал вина до половины и подтолкнул в мою сторону. Я посмотрел на маму. Теперь ее лицо сделалось обреченным.

— Не люблю вино, — сказал я.

— Я тоже, — проговорил он, в три глотка опустошил свою емкость и зажмурился.

Тетя Оля крякнула и наморщила нос.

— А я плу-оддера-а-а узнаю-у-у по походки-и-и, — пропела она непонятную фразу.

Дядя Костя не глядя нашарил в вазе перед собой лимон, подкатил к себе, так же наощупь ухватил нож и двумя ударами развалил плод на четыре доли, каждую из которых с незначительными интервалами отправил в рот вместе с кожурой.

— Не вздумай повторять за мной, приятель, — сказал он невнятно.

Я закрыл глаза и сделал глоток. Вино пахло дубовой пробкой и ею же отдавало на вкус. Кроме того, оно показалось мне неприятно теплым и вяжущим, словно его делали из недозрелого винограда.