Сергей Лукьяненко - Неделя неудач

– Витька, погляди…

Я протянул ему часы, и Луи Иванович принялся рассказывать историю их таинственного появления. Корнеев заинтересовался.

– Хорошо сделаны, – одобрительно заявил он, покачивая часы на ладони.

– Изящно.

– Магия? – полюбопытствовал я.

– Да нет, и не пахнет… Сашка, ты их открывал?

– Нет.

Витька порылся в столе, достал тонкую отвёртку. Задумчиво посмотрел на часы, и поддел заднюю крышечку. Та, щёлкнув, отвалилась.

– Осторожно-осторожно! – заволновался Луи Иванович.

Мы склонились над часами.

Внутри они были заполнены крошечными детальками, соединёнными совсем уж тонкими проводочками. Я углядел что-то, напоминающее резистор, но больше знакомых элементов не было. Крошечная металлическая таблеточка, занимавшая чуть ли не треть объёма часов, почему-то вызвала живейшее любопытство Корнеева. Он потрогал её пальцем и заявил:

– Батарейка. Слабенькая. Одна десятая ампера.

Мы стали изучать часы дальше и обнаружили на крышке надпись, из которой следовало, что сработаны они в Гонконге.

– Ничего не понимаю, – признался я. – С каких пор в Гонконге такое делают?

– Да, это тебе не дублей пугаться, – признал Витька. – Слушай, а ведь если на таких деталей ЭВМ собрать, так она в чемодан влезет.

– Брось. Ещё шкаф для устройства памяти потребуется!

– Может быть… – Корнеев уселся на стол. – Луи Иванович… вы никому про эту штуку не говорили?

Седловой покачал головой.

– Только Саше. Он всё-таки специалист. Я-то больше по старинке… полихордальные передачи, темпоральные фрикционы… электроникой не балуюсь.

– А не могло ли такое случиться, – предположил Витька, – что некто, пользуясь вашей машиной времени, добыл это устройство из мира вымышленного будущего?

Луи Иванович потёр затылок.

– Сомнительно, коллега. Крайне сомнительно. Товарищ Привалов это будущее наблюдал собственными глазами… оно крайне разрежено и малореально. Предметы оттуда не возьмёшь, сразу дематериализуются.

– Точно?

Я покачал головой:

– Витька, ты помнишь, как меня высмеивал с попугаем? Мол, ни один писатель не придумает такого попугая, чтобы он выжил в реальном мире!

– Это попугай, он живой! А материальные предметы – они проще…

– Ну, какую-нибудь лопату или кирпич привезти можно, – признал Седловой. – Если автор их хорошо представляет, и описывает очень реально. Но чтобы добиться реальности столь сложного устройства, ему пришлось бы в деталях представить его работу. Так реально, как если бы он мог его собственноручно собрать!

– Давайте осмотрим место происшествия, – предложил Витька.

– Пойдёмте, – обрадовался Седловой. – Честно говоря, я уже подумывал, не привлечь ли соответствующие органы… но ведь состава преступления нет, правда?

Мы отправились в его лабораторию.

В отделе Абсолютного Знания уже никого не было. Абсолютники редко задерживались сверх установленного рабочего времени, и свет дежурных ламп делал коридоры нескончаемо длинными и неуютными. Вдалеке свет горел ярче, и я немного удивился, что в отделе профессора Выбегалло кто-то, по-видимому, ещё работал.

– Сейчас, сейчас, – хлопая по карманам в поисках ключей, сказал Луи Иванович. – Куда же я их положил… ох, на столе ведь оставил!

Он толкнул незапертую дверь, и мы вошли.

Лаборатория Седлового напоминала слесарную мастерскую. Может быть, уши у него обрастали шерстью, но все свои странные изобретения он собирал собственными руками. Здесь было светло, пахло смазкой и свежими стружками. На верстаке высилась немыслимая конструкция из алюминиевых трубок и стеклянных шаров, слегка задрапированная брезентом. Не знаю, что уж это такое было, но Седловой смутился. Однако удивительным было не это. В дальнем углу, на деревянном помосте, рядом с машиной времени, копошилась какая-то четвероногая мохнатая фигура. Вначале мне показалось, что это старый облезлый медведь, и я попятился. Но уже в следующую секунду мне стало ясно, что зверь попался куда более крупный. Это был не кто иной, как Амвросий Амбруазович Выбегалло.

– А… добрый вечер, Амвросий Амбруазович… – растерянно сказал Луи Иванович. – Чему обязан?

Выбегалло степенно поднялся с колен и окинул нас ничуть не смущённым взглядом.

– Я тут, значится, вещичку одну потерял, – сообщил он. – Посторонние тут часто бывают, нёс па?

Седловой растерянно посмотрел на Корнеева. Витька торжественно поднял за ремешок часы.

– Не эту ли вещичку?

– Ма монтр![1] – воскликнул Выбегалло, быстро направляясь к нам. – Мои часы, так! Нехорошо, понимаете, молодой человек! Мораль надо соблюдать!

Он ловко выхватил из рук Витьки часы и принялся, сопя, надевать их на правое запястье – на левом часы уже имелись. Получалось у него плохо, так как ремешок явно был мал, может быть, даже рассчитан на женскую или детскую руку.

– Как прискорбно, – не прекращая своих попыток, сказал Выбегалло, – что и в стенах института… Да. Корнеев ваша фамилия?

Витька позеленел, и я понял, что сейчас начнётся нечто страшное.

– Амвросий Амбруазович, – быстро спросил я, – откуда такая дивная вещь? Ваше изобретение?

Выбегалло спрятал часы в карман и подпёр бока руками.

– Вопрос ваш, мон шер, преждевременный и провокационный. Мы его гневно отметаем. Завтра в одиннадцать учёный совет, приходите, любопытствуйте.

Он повернулся к Седловому и более добродушным тоном продолжил:

– Возвращаюсь к себе, значится, смотрю – ан нет часов! Жэ пэрдю,[2] не поймите превратно, ма монтр! Где, думаю? Здесь, у вас, ответ несомненен! Я-то думаю, приду обратно, они лежат, ждут, понимаете ли, хозяина! Ан нет!

– Товарищ Выбегалло, – ледяным голосом спросил Корнеев, – а что вы делали в лаборатории Луи Ивановича?

Амвросий Амбруазович покосился на Витьку.

– Вопрос ваш, юноша, слабоадекватен! Позволительно его задавать товарищу Седловому, а не вам… да ещё после сомнительной истории с часами!

Корнеев приобрёл бледно-зелёную раскраску, пошёл пятнами, и исчез. Через мгновение из коридора донеслись такие звуки, словно кто-то яростно рвал волосы из чьей-то клочковатой бороды. Ещё через мгновение Витька странгрессировался обратно, немного успокоившийся, но в нормальную окраску так и не вернувшийся. Самым забавным было то, что звуки из коридора не стихли – очевидно, не удовлетворённый краткостью расправы с дублем Выбегалло, Корнеев сотворил ещё и собственного двойника, который эту экзекуцию заканчивал.