Ночь молодого месяца - Андрей Всеволодович Дмитрук
Его глаза потеплели и улыбнулись.
— Я рад, что вы так сообразительны. Садитесь.
Таня села. Пол чувствовался под стулом и ногами, но был невидим; нежно сиял туман под английскими туфельками.
— Вы… марсианин, да? — робко спросила Таня, ободренная его улыбкой — пожалуй, слишком тонкой и мудрой улыбкой для забубенной физиономии пятидесятилетнего выпивохи-склеротика.
— Ну-у, у вас даже в газетах пишут, что Марс — планета практически мертвая!
Тане стало неловко перед гостем. Она поднатужилась умишком, переворошила небогатый свой запас научной фантастики, прочитанный в основном в шестом классе, и выпалила:
— А может, вы там в подземных городах живете?
«Господи, дура же я: на Марсе — и подземные! А как надо сказать? Подмарсиан… Подмарсовые? Нет, подпочвенные, что ли!»
— Нету там никаких городов, — терпеливо разъяснил мужичок. — И моя родина значительно дальше от Земли, чем Марс. Другая звезда, одним словом.
Разговор получался до жути увлекательный и пока что совсем не страшный; Таня вообразила, как она теперь прославится по всей Земле, приободрилась и даже пококетничала, опершись локтем о край стола, положив подбородок на пальцы и лукаво глядя из-под опущенных ресниц. Любой земной мужчина уже сообразил бы, что удостоен Танюшиного внимания, и непременно распустил бы хвост, но этот только усмехнулся устало и снисходительно, словно нелепой детской выходке.
Чуткая Таня сразу увяла и спросила почти сердито:
— А почему же вы пришли ко мне, а не к какому-нибудь там… академику? Какая вам от меня польза?
— Я объясню, — кивнул он, и дурацкая живая маска с узором лопнувших сосудиков на носу и щеках приобрела вдохновенное выражение. — Есть просторы и понятия, недоступные никаким вашим академикам, но созданные для вас. Есть древние культуры, опекающие более молодые цивилизации — такие, как на Земле. Вы не поймете всего сразу, да и не надо.
В пасмурной светящейся мгле видела Таня за спиной гостя мощное перемешивание, лепку колоссальных неясных объемов, дым и пену — и опять все пропадало, расплывалось.
— Развиваясь в трудных, жестоких условиях, молодые планетные сообщества редко порождают совершенное живое существо. Даже просто здоровое — физически и духовно. Преждевременно стареющие организмы, изуродованные варварским бытом, начиненные зародышами болезней; расшатанная или недоразвитая нервная организация, косный, дремлющий дух, опутанный предрассудками…
На мгновение перед ней сгустились как будто бы горные склоны, плавно спадающие в огромную долину; блеснула водная гладь.
— Нам запрещено самовольное вмешательство в историю опекаемых, но все-таки у старых культур высокие права… Например, мой мир создал Службу евгеники. Я инспектор этой службы. Моя задача отыскивать наиболее здоровых и перспективных представителей слаборазвитых рас и предлагать им переселение на новые планеты — для реализации тех способностей, которые в родных местах остались бы нераскрытыми…
Теперь уже безусловно оформилась перед Таней — и под ногами ее, как с самолета, — просторная бархатно-зеленая равнина, а на ней величавые изгибы широкой гладкой реки. Площади ярких гуашевых цветов — синь воды, желтизна отмелей, зелень лугов — обрывались у подошвы кудрявых гор, подобных спящим медведям. Выше громоздилось царство бесчисленных оттенков цвета: палитра крон от нежно-салатного до лилового, красная медь стволов, желтые цветы над голубой тенью ущелий, голые обрывы — белизна и охра полосами, фейерверки ручьев.
— Этот мир мы предназначили для землян.
— Ой, домики! — воскликнула Таня, невольно держась обеими руками за стол и поджимая ноги над пропастью высоты.
— Да, колония функционирует уже свыше пятисот лет. Даже некоторые исторические личности, считавшиеся умершими или пропавшими без вести, до сих пор находятся там…
— Кто же это?
— Вы не слышали, пожалуй… Кристофер Марло, Эмброз Бирс, они у вас мало популярны…
Видимо, правду говорила закадычная подруга, буфетчица Юля, что у Межуевой раз на раз не приходится: то сразу все усекает, а то доходит до нее, как до жирафа.
— Так это вы меня… туда хотите направить?
— Сугубо добровольно, — сразу оградился инспектор и даже мясистую короткопалую ладонь перед собой выставил.
— А какие же у меня такие способности? Я же не историческая личность. Хотела киноактрисой стать, да ведь это дурь одна, правда?
— У кого как, — примирительно сказал инспектор. — У вас — завышенная самооценка, детское тщеславие. Но если хотите знать, почему вы нас интересуете, пожалуйста: вы — одна из самых красивых и здоровых девушек на Земле. Вы уникальны в смысле здоровья. А что касается способностей… Помимо способности основать род с великолепной наследственностью, у вас есть иные таланты, которые на Земле, пожалуй, не раскроются. Я бы мог даже сказать, кем вы станете, но у вас, людей, нет еще такой специальности.
— А вы что, там жить не можете без этой специальности?
Профессиональное терпение гостя было безграничным. Неизменным журчащим голосом он разъяснил:
— Не мы, а вы. Вы не сможете быть по-настоящему счастливой, если не реализуетесь как творческая личность. Я знаю, о чем вы сейчас думаете, но имейте в виду: удачный брак, забота о детях — все это никогда не заполнит пустоты. Вы будете мучиться, не понимая отчего, и мучить других.
Инспектор и Таня за столиком, неподвижно подвешенные над вращающейся планетой, видели теперь, как великая река, выкатившись в горные ворота, разветвляется пышной дельтой. Сеть рукавов и протоков сверкала медью, острова вздымались шапками белокурого цветущего леса. Наискось промчалась, вспугнув колонию розовых птиц, гигантская радужная бабочка.
После альтруистического разъяснения гостя пришло Тане в голову, что дело нечисто. Наверняка инспектором — или пославшими его — движут какие-то соображения личной выгоды. Одна эта Танина мысль совсем очеловечила инспектора, которого девушка так и не научилась воспринимать отдельно от шутовской оболочки. Она осмелела и спросила с издевкой:
— Значит, из чистого сочувствия нас переселяете? Жалко, чтобы такие красивые да талантливые — да вдруг мучились?
— Да, мы вам сочувствуем. Но Служба евгеники, конечно, преследует свои цели. Вы имеете право знать о них.
«Так я и думала!»
— Странно. Почему вы не говорите, что я не пойму этих целей?
— Извольте быть серьезней. Решается вся ваша жизнь.
— Разве я приглашала вас решать ее?
Он засмеялся. В глазенках гостя означились веселое удивление и некая гордость. Так смеялся и смотрел отец, когда Танюша восьми лет от роду по собственной воле выучила и отбарабанила, стоя на стуле, чуть ли не половину «Шильонского узника». И тогда, и теперь особенно стало обидно.
— Видите ли, мы считаем, что знаем лучше вас самих, что вам нужно для счастья. А наш интерес
