Город, лишенный солнца - Коллектив авторов

Речь учителя была встречена гробовым молчанием.

— Ладно, сделанного не исправишь, — устало махнул рукой Паскье. — Я пришел не только за тем, чтобы порицать вас — мне нужна ваша помощь… Вы готовы?

Последние слова учителя немного разрядили напряженную атмосферу. Лица ребят просветлели. Альдо нехотя процедил:

— Вы упрекаете нас за то, что мы перешли к действию. Мир на краю гибели, а вы предлагаете спасать его, расставляя стулья! Ну это так, к слову. Мы, конечно, с радостью поможем вам.

— Ну и прекрасно! Не буду задерживаться… До свидания. Альдо, не проводишь меня?

Альдо словно не расслышал вопроса, он с усердием копался в книгах. Леа переводила взгляд с одного на другого. Паскье явно не хотел уходить, не наладив отношений. Лицо у Альдо было хмурым и упрямым — она слишком хорошо знала такое его выражение. Он заранее отвергал любые попытки к примирению.

Леа решила вмешаться:

— Мне тоже пора уходить… Меня ждут дома. Альдо, ты идешь или нет?

Альдо зло глянул на нее, покраснел до, ушей и нехотя пробурчал:

— Ищу тут одну книгу… Найду — догоню вас…

— Тогда поспеши! — безжалостно закончила Леа.

Двадцать пять домиков, некогда поставленных в лесу по образцу одноэтажных местных ферм, а позже надстроенных еще двумя этажами в связи с требованиями законов об уплотнении, жались друг к другу посреди пустыря, к которому вплотную подступали многоэтажные жилые корпуса.

«Деревенский приют в сердце леса у ворот города!» — так рекламировал когда-то строительство этих коттеджей бойкий предприниматель. Вначале там поселилась горстка избранных… Но потом концерн высосал грунтовые воды, деревья лишились влаги, и лес, устав от бесцеремонного вторжения, быстро исчез. Избранные устремились вслед за предприимчивым строителем дальше и дальше от города…

Пьер Коль толкнул входную дверь коттеджа № 6 и бесшумно поднялся по узкой лестнице на третий этаж.

«Клод Паскье, преподаватель», — прочел он на двери и позвонил. Но ему никто не ответил.

«Прекрасно, — усмехнулся он, — пришел не зря».

Он положил фотоаппаратуру на пол и извлек связку ключей. Третий ключ без труда открыл нехитрый замок. Коль вошел внутрь. Несмотря на незамысловатую обстановку, крохотная квартирка была уютной. Сыщик быстро обошел комнаты, кухню, ванную, ничего не трогая, но запоминая каждую деталь.

На кухонном столе он заметил ареометр и сделал несколько снимков.

— Прекрасно! Общий план кухни, теперь стол и аппарат… Аппарат крупным планом… Если он принадлежит лицею, опознание не составит особых трудностей. И пускай потом отрицает, что брал его домой!

Коль перешел в гостиную и осмотрел рабочий стол, на котором стояли магнитофон и открытая картонная коробка с надписанными кассетами.

— Терять время на лекции не стоит. Посмотрим, что в ящиках. Книги… опять лекции… карточки с исправлениями. Нет! Так толку не добьешься. Придется заглянуть сюда еще раз, когда в запасе будет верных пара часов, и провести обыск по всем правилам…

Через пять минут сыщик на большой скорости уже мчался в город.

В редакции «Эклер дю Риу» он отдал пленку в фотолабораторию и отыскал пустой кабинет, чтобы позвонить Мейлону.

— Нельзя сказать, что вы начали свою деятельность с блестящих открытий! — рявкнул Мейлон в трубку.

— В чем дело?

— Ваша бумажка ничего не стоит, господин Коль! Грамон проверил весь список. Он утверждает, что его сын ни на минуту не покидал дома. То же говорят родители остальных! Двое из ребят, брат и сестра, провели ночь с родителями в соседнем городке у постели больной бабушки!

— А я уверен, что список имеет непосредственное отношение к саботажу.

— Продолжайте поиски. Советую порыться в делах взрослых. Все было слишком хорошо организовано, подростки на это не способны.

— Трудно представить, чтобы взрослые гоняли по территории завода на велосипеде и удирали через дыру размером с иголочное ушко!

— Откуда вам это известно?

— «Эклер дю Риу» обошла молчанием комическую сторону дела… Но моя профессия состоит в том, чтобы быть нескромным… И еще… Вскоре я передам вам фотографию одной интересной штуковины. Какой-то научный прибор. Снимок я сделал в кухне у учителя.

— И выдумаете, что…

— Что предмет принадлежит лицею? Не знаю.

— Это интересно. Присылайте побыстрее!

Когда они выбрались на вершину террикона, учитель сказал:

— Конференция должна увенчаться успехом.

— Ну, конечно! Триумфом! — пробормотал Альдо.

Клод Паскье натянуто улыбнулся:

— Откуда столько сарказма?

И тут Альдо дал выход клокотавшему в нем гневу.

— Какие могут быть сомнения в успехе! Состав аудитории известен: полсотни борцов за охрану окружающей среды, их семьи да несколько друзей. Все они уже давно осознали вред загрязнения! Вы ничем не рискуете!

— Ну, тогда чем же, по-твоему, мы должны заниматься? У тебя есть конкретные предложения?

— Давайте обратимся ко всему населению!

— Ишь, как просто… Может, подскажешь, как собрать под одной крышей сто двадцать тысяч человек? Как избежать столкновения с охранниками? Как сделать, чтобы они не сорвали конференцию?

— Вы ведь назначили конференцию на следующее воскресенье? День официального открытия нового водопровода?

— Да.

— Значит, весь город будет на улице. Люди так истосковались по чистой воде в кранах, что ни за что не пропустят такого события! Надо, чтобы вас услышали все!

— Фантазии…

— Послушать вас, любая акция либо невозможна, либо вредит движению!

— А, ты снова за свое. Тебя не убедили мои слова?

— Господин учитель, город медленно душит нас, многих он уже сожрал… Год назад вы говорили иначе!

— Альдо, ты говоришь о городе, как о чудовище…

— Он и есть чудовище!

— Если считать, что речь идет о математическом множестве, некоем числе одушевленных объектов, движимых одним эгоизмом, — при таком подходе город действительно выглядит монстром. Я же вижу людей, живущих в нем. Это отец Буке, Дельпеш, Леонар… Я не зря называю их имена. Они тебе известны. Это мужественные люди?

— Безусловно!

— Однако они наши убежденные противники. Разве за это их надо убивать? По-твоему, Альдо, город бесчеловечен. И будь твоя воля, ты в гневе безжалостно раздавил бы его. Но ведь одновременно тебе придется расправиться и с собственной семьей, с друзьями, соседями, с самим собой!

— Вы ошибаетесь! Я люблю наш город. Даже таким, как он есть, — больным, искалеченным, ненавидящим все и вся. Иногда он празднично улыбается… И тогда его улицы похожи на материнские руки; Еще маленьким я хорошо его знал — «от статуи Герцога до Витарелли»! Это был огромный прекрасный мир! Квартал Поющей Славки, кривые улочки, крохотные площади, дома с выходами на две улицы, переплетения лестниц и огороды на холме — я знал там каждый камушек. Рай, откуда я возвращался грязным, усталым и счастливым. Город нянчился со мной, ласково убеждал вернуться домой. Ведь дом — особое место… Мы часто меняли жилье, но всегда казалось, что его выбирает нам город!

Дом в Тупике… Я иногда наведываюсь к нему: четырехэтажное грязное здание, осклизлые, никогда не знавшие солнца стены, крохотный замусоренный дворик, где бакалейщик хранил ящики с бутылками… Но, пока я рос, город потихоньку отдалялся от меня, отталкивал от себя…

Клод Паскье молча слушал, понимая, что Альдо нужно выговориться, оправдать свою непримиримость.

— Мир ширился, перешагнув границы, где часовыми были Герцог и Витарелли… В лицее я узнал, что за птичка славка, и понял, что никогда не слышал, как она поет! Раз или два мне посчастливилось увидеть небо, звезды… Но обычно, распахивая утром окно, я вижу застилающий улицы туман. Я быстро узнал, что значит плотный слой тумана, весь день стоящий над крышами. И вчера, и позавчера, и ежедневно…

Я всегда вспоминаю город, о котором мне рассказывал дед, старый шахтер. Через его кварталы проходили рельсы, по которым катили вагонетки с углем их почтительно пропускали автомобили. Уже тогда на всем лежал слой жирной пыли, подточенные подземными галереями улицы иногда обрушивались вместе с домами.