Кэролайн Черри - Русалка
Но Саша продолжал и после этого держать все свои страхи при себе. Он никогда еще не видел леса, но знал, насколько там могло быть опасно, и от одного этого возникающее перед ним темное пространство постепенно теряло свою привлекательность, особенно когда он увидел опустошенные зимой безжизненные луговины.
Возможно, что под тенью деревьев сохранилось еще достаточно снега. Он был почти уверен в этом. Наверняка за зиму там были нанесены большие сугробы и до сих пор стоял сильный холод. Тонкая одежда едва-едва спасала их, лишь когда не было ветра и когда солнце грело их спины.
— Мне кажется, что нам пора остановиться, — сказал мальчик, глядя на Петра, как только день еще начал клониться к вечеру, — и отдохнуть. Нам не следует входить в лес, пока не наступит утро. А пока я могу собрать еще немного зерна — нам не повредит, если оно будет у нас в карманах, когда мы окажемся там. И еще я приготовлю постель.
Они были на вершине покрытого кустарником склона, где дорога уже почти полностью заросла, а внизу начинались луговины, граничащие с лесом. Петр остановился и огляделся кругом, опираясь на меч, который он использовал теперь как дорожный посох.
— Ты сообразительный малый, — сказал он, переводя дух. — Да, я тоже думаю, что это очень благоразумно.
В зарослях кустарника и густо переплетенных остатках травы Саша надеялся набрать колосьев, которые составили бы их ужин, после которого они могли рассчитывать на относительно безопасный ночлег.
Кроме надвигающихся сумерек, которые незаметно подступали, пока Саша заготовлял солому и сухую траву, используя для этого меч, его беспокоили звуки, раздававшиеся вдалеке, и которые напоминали ему конский топот. Он с опаской посматривал в ту сторону, поддаваясь тревоге.
Вот звуки раздались снова, сопровождаемые вспышками света, озарявшими все северо-западное пространство неба и растянувшиеся вдоль горизонта холмы.
Солома и засохшая трава, как часто повторял Саша, была их единственной защитой от непогоды. Они набрали ее достаточно, хотя она была мокрая и наполовину гнилая, и теперь Петр сидел, укрывшись Сашиным кафтаном и стуча зубами от холода, привязывал стебли соломы к самым толстым веткам кустарника, стараясь делать все так, как показал ему Саша.
Получалось нечто, похожее на достаточно прочную соломенную крышу, как уже мог видеть Петр, когда они пригнули ветки к земле и те образовали как бы деревянную решетку, устланную соломой. Конечно, в ней было еще множество щелей, от которых можно было бы избавиться, если бы на ветках были листья. Гром грохотал уже вовсю, а они все продолжали свою работу, увязывая охапку за охапкой, ряд за рядом, а Саша рубил новые охапки и затаскивал их под навес, устраивая постель из сухой травы и подкладывая в изголовье побольше соломы.
— Ты очень находчив, — проговорил Петр, стуча зубами, когда Саша присоединился к нему под наскоро изготовленную крышу. — Я хочу сказать, мой дорогой, что не знаю ни одного знатного господина в Воджводе, которого предпочел бы вместо тебя.
— Я должен был бы захватить одежду, — сказал Саша и вздрогнул, когда очередной удар грома обрушился где-то совсем рядом. Его руки побелели, пока он вязал узлы из скрученной засохшей травы. Последовал еще один оглушительный треск, молния осветила все вокруг с неестественной четкостью, разрывая сгущающийся мрак. — Прости меня, Петр Ильич.
— Нам обоим нужно было спешить в тот момент. А если бы у нас и была одежда, то ночью она все равно бы промокла.
Новый раскат потряс окрестности.
— Я приношу одни несчастья!
— Прошлой ночью, насколько я помню, рядом со мной был «колдун»…
Саша нахмурился и сердито посмотрел, услышав очередную насмешку.
— Может быть, мои желания сбываются тогда, когда дело касается каких-нибудь неприятностей, может быть, на мне лежит проклятье, и может быть поэтому меня опасаются даже колдуны.
— Опасаются… колдуны?
— Мой дядя водил меня к ним, вскоре после того, как умерли мои родители. Он спрашивал у них, могу ли я оказаться колдуном, но они сказали, что нет. Они не нашли во мне ничего «колдовского», но лишь заметили, что я родился в плохой день.
— Но ведь это все чепуха.
— Я думаю, что они-то должны знать.
Грохот и вспышки не прекращались, и Саша поминутно вздрагивал.
— Они были просто ряжеными мошенниками, все, без исключения.
— Я этого не знаю.
— Но зато я знаю. Люди, приносящие несчастье, и колдуны — все они лишь обманщики. Ты рассказываешь колдуну о своих несчастьях и спрашиваешь его, что делать, и он говорит тебе, а потом продает все эти сведения другому посетителю, скорее всего, твоему сопернику.
— Веришь ли ты вообще во что-нибудь?
— Я верю в самого себя. А вот лучше скажи мне: если эти колдуны так могущественны, то почему они не могут разбогатеть?
Это на какой-то момент озадачило мальчика. Он собрал очередную охапку соломы, затем сказал:
— Есть колдуны, а есть колдуны настоящие.
— И только потому, что ты веришь в них?
— Я знаю, что они есть.
— Но я, к примеру, знаю, что молоко в конюшне выпивает кошка, и поэтому я верю в кошку, парень.
— Не говори так. — Мальчик сделал какой-то непонятный знак, кулаком и большим пальцем. — Полевик оставит нас без зерна, мы не должны говорить так.
— Полевик… — повторил Петр.
— Да, полевик. Мы должны оставлять ему что-нибудь, мы должны задобрить его. Ведь у нас и без того хватает несчастий.
— Может быть, ты просто боишься, а, малый?
Саша не открывал рта. Он пытался завязать узел, когда раздались очередные угрожающие раскаты грома.
— Это еще терпимо, — сказал Петр. — Видимо, подошла большая туча, а мы совсем маленькие перед ней. Я думаю, тебе не удастся поднять ее повыше, и я не думаю, что ты сможешь отогнать ее назад… Вот ведь в чем состоит по-настоящему опасная мысль, не так ли? Вот что мы имеем: этой туче на нас наплевать, мы уже и без того замерзли и ничего не ели со вчерашнего дня, а ты на самом деле уверен, что можешь только пожелать, и она пройдет мимо нас стороной. Так давай же, попробуй.
— Не шути так! Не забывай, что у нее есть молнии!
— Так, может быть, пожелаем, чтобы и молния убралась подальше от нас? Попросим Отца Небесного.
— Не говори так.
— Ну хорошо, хорошо. Тогда просто, скажем, старого-престарого старичка. — Петр обратил свой взгляд к небу, которое проглядывалось сквозь раскачивающиеся на холодном ветру стебли сухой травы. — Слышишь меня? Ну тогда сделай что-нибудь ужасное! Можешь даже попытаться убить меня! Может быть, тебе повезет больше, чем старику Юришеву! Но только, прошу тебя, пожалей мальчика, он очень добр к тебе!
— Петр! Закрой рот!
Как-никак, а это было все-таки хоть маленькое развлечение. Боль в боку была очень сильной, ветер становился ледяным, и руки его дрожали. Но, тем не менее, он сказал:
— Бьюсь об заклад на твой завтрак, что молния не ударит в нас.
Гром расколол небо прямо над их головой. Саша подпрыгнул на месте.
То же произошло и с Петром.
А когда начался дождь, и небо продолжало громыхать прямо над ними, и им ничего не оставалось, как поглубже забраться в свое убежище, Петр начал думать о том, что он может не дожить до завтрашнего утра, при таком холоде да еще при просачивающейся сверху воде. Ему было очень тесно в небольшом пространстве, где нельзя было уснуть в таком состоянии.
Саша спал как теплый комок около него, не давая возможности подвинуть затекшие колени. Может быть, именно это присутствие уменьшало боль в боку, поэтому, порываясь два или три раза разбудить мальчика, он так и не сделал этого: места в их убежище явно не доставало и мальчику просто некуда было бы подвинуться. Он надеялся, что от холода рана онемеет, если только он сможет думать об этом достаточно долго и достаточно упорно.
Прошло еще много-много времени, прежде чем солнце вновь вернулось на небо.
— Просыпайся, — сказал он, едва ли не из всех сил встряхивая мальчика. — Просыпайся, черт побери. — А когда, наконец, признаки сознания появились на детском лице, добавил: — Видишь, мы все-таки живы. Старичок оставил нас в покое.
— Прекрати это! — сказал Саша.
— Поднимайся, — сказал Петр. Его глаза были влажными от боли в боку и одновременно от надежды, что она может вот-вот стихнуть. — Поднимайся. Ты ведь должен мне завтрак.
Саша встал на ноги и тут же поднял вверх промокшую соломенную крышу, обдавая их градом мелких камней и водяными брызгами. Однако Петр все еще продолжал лежать, пытаясь привести в чувство свои затекшие за ночь ноги, и прошло еще некоторое время, прежде, чем он нашел силы подняться, используя для этого свой меч и камень, оказавшийся недалеко от него, с левой стороны. И наконец, с помощью Саши, который, видимо, неосторожно ухватил его, он окончательно встал на ноги, издав слабое рычанье.
— Прости, — сказал Саша.
