Александр Громов - Змееныш
Иных развлечений на борту не было. А если женская «лесопилка» – развлечение, то космический лифт – не только дешевый, но и редкостно комфортабельный вид транспорта!
И все-таки время – хорошая вещь. Особенно время сна. Когда жены уснули, устав перетирать мужа в муку, Максим ощутил неземное блаженство. Правда, болело под черепом, и голова была тупа, но он знал, что это скоро пройдет. Небольшой аутотренинг – и уже гораздо легче, и снова можно жить, а главное – думать.
Нет, не мыслить – это слишком высокое слово. Именно думать. Прикидывать. Рассчитывать. Уж если ввязался в авантюру – будь добр забыть о высоком. Хитри. Ловчи. Просчитывай варианты.
А сумеешь? Без навыка-то?
Придется. Что теперь об этом говорить. Раз влип по самые уши, так крутись или тони, третьего нет.
И для чего все это? Максим не знал. Не было даже ощущения, что он поступает правильно. Была лишь надежда, что ошибки нет.
Воровато оглянувшись на жен – спят, – Максим приложил глаз к иллюминатору. Сразу полегчало на душе – все было штатно. За одним маленьким исключением: растекшийся по внешней оболочке капсулы серпентиец вырастил конечность с пальцами и показывал Максиму игривую «козу». Тьфу. Вот урод.
10
За глухим забором, чисто по-российски вещественно и грубо подчеркивающим принцип неприкосновенности личной жизни, желтела крыша коттеджа, краснели стволы нескольких красавиц-сосен и летал бадминтонный волан. Стоял обычный нежаркий июнь средней полосы России, знакомая всем прелюдия к невыносимой июльской жаре. Целую неделю шли холодные дожди и лишь накануне к вечеру иссякли. Утреннее солнце, притворяясь слабосильным, неспешно подбирало влагу с грунтовых улиц дачного поселка и сразу давало понять: мелкие-то лужицы оно выпьет, а за глубокие пока не возьмется, да и за грязь тоже. Ждите, мол. А пока лавируйте хитрыми галсами, выбирая путь посуше, и не чертыхайтесь. Лучше вспомните: не об этом ли вы мечтали, находясь куда как поближе к светилу? Возле Меркурия. И если вы все равно останетесь недовольны, то так и знайте: вы редкостные привереды.
С пригородного поезда сошли трое: крепкий мужчина с сумкой через плечо, молодая женщина и ведомый ею на поводке громадный черный дог в наморднике. Судя по внушительным шипам на ошейнике, характер собаки был не из лучших. Хотя много ли стоят косвенные признаки? Несмотря на грозный вид и устрашающую амуницию, всю дорогу собака вела себя примерно: исправно выполняла немудреные команды, не досаждала пассажирам, начисто игнорировала других собак и, что уж совсем удивительно, кошек. Ну просто образцово-показательный пес. Что экстерьер, что выучка – высший класс.
Он даже лавировал между лужами, не дожидаясь дерганья за поводок и во всем подражая людям. Лишь ступив на безлюдную дачную «улицу», спросил вполголоса:
– Теперь можно?
– За забором можно будет, – негромко ответил Максим. – Потерпи еще немного. Устал?
– Я не устаю. Просто надоело.
– Потерпи. Так надо.
– Зачем?
– Я тебе миллион раз объяснял зачем. Никто не должен знать, что ты находишься на Земле. Люди беспечны, но пугливы. Скажи им, что по Земле ходит серпентиец, – они перепугаются. А когда люди пугаются, они делают глупости. Очень жестокие глупости.
Мау промолчал, заставив Максима гадать: понимает ли гость опасность? Иногда серпентиец вел себя совершенно по-детски. Облик собаки ему почему-то не нравился. А как, спрашивается, маскировать его в людской гуще? Под человека? Он бы не возражал, но с человека совсем иной спрос, да и те, кому надо, непременно заинтересуются: что за новая личность появилась в окружении скандально известного в узких кругах Максима Волкова? Казалось бы, парадокс. Ежу понятно, что надо прятать подобное в подобном, – ан нет. Вычислят на раз. Уж лучше быть ему на людях догом. Тоже наивная маскировка, на простачков, а все же так спокойнее. Хорошо бы знать наверняка, есть «наружка» или нет. А как узнаешь, коли нет навыков? Не та профессия. Наземный космонавт… тьфу! Не способен ни увидеть, ни почуять, ни вычислить. И этот короткий разговор запросто мог писаться через остронаправленный микрофон на дистанции в километр. То-то радости будет кому-то: идет мужик и беседует с псом, причем пес на мужика не смотрит и пасть не раскрывает, а ведь как-то разговаривает!
Глухой забор, ограждающий участок, – тоже наивная преграда, но все же за ним Максим почувствовал себя спокойнее.
– О, кто к нам приехал! – закричала Барбара, промахиваясь ракеткой по волану. – А мы вас только завтра ждали.
– А мы сегодня приехали, – объявила Карина. – Мы вообще способные.
Петька, старший сын, бросил на траву ракетку и помчался к отцу. А младший Вовка, высоко взлетая на веревочных качелях, привязанных к стволам двух сосен, заверещал, требуя немедленно остановить полет.
Сыновья любовь к отцу редко проявляется так непосредственно, это Максим знал точно. Девчонки могут набежать с визгом и повиснуть на шее, но мальчишки хорошо знают, что достойно мужчины, а что нет. Так что Петька, бросив на ходу: «Привет, пап!» – прямиком устремился к серпентийцу, а Вовка, шмякнувшись с качелей, заверещал было громче, но сам собой успокоился и помчался туда же.
А с догом, чуть только захлопнулась калитка, случилась метаморфоза, и не снившаяся Овидию. Поводок выскользнул из ладони Карины и втянулся в ошейник с той же прытью, с какой исчезает в пасти хамелеона его ловчий язык. Ошейник и намордник вросли в кожу и прекратили быть. За ними исчезли морда и ноги, а тело собаки округлилось почти в шар. Еще секунда, и начался бурный рост вверх. Не успел еще Петька добежать до гостя, как серпентиец принял облик человека средних лет, пухлого, лысоватого, с толстым добродушным лицом. При взгляде на него любой сказал бы: ну ясно, семья Волковых пригласила в гости родственника. Дядюшку, должно быть.
И «дядюшка» уселся на скамейку, очень натурально отдуваясь. Из-под задравшейся рубашки выглядывал потный лоснящийся пуп.
Сейчас же последовали объятия и дружелюбная воркотня. Дети повисли на шее «дядюшки», чем тот явно наслаждался.
Дядя Матвей… Сейчас Максим уже не мог точно вспомнить, кто дал гостю имя Мау – Карина или Барбара? Мау – от Маугли. Аналогия напрашивалась сама собой. Звездный гость, человечий воспитанник, чужой среди своих… Одна только беда: круг «своих» сузился до размеров семьи. Для прочих Мау был либо дядей Матвеем, либо черным догом по кличке Маркиз. Странно ведь называть собаку Мау – люди подумают, что хозяин дразнит пса, изображая кошачий мяв, или попросту не в своем уме. Кое к чему Максим успел уже попривыкнуть, но все еще не любил выставлять себя дураком. Да и кто это любит за просто так, без вознаграждения?
С вознаграждениями было пока туго. Ну разве что дети получили занятного дядьку Матвея и небывалую игрушку в одном инопланетном лице, да еще жены сказали спасибо. Один раз. А играть на людях под дурачка Максиму приходилось нередко.
И было бы ради чего! Первые недели и даже месяцы Максим не находил ответа на этот вопрос. Неужели только для того, чтобы оставить с носом военных и политиков? Вот уж воистину достойная цель! Зато остался безработным с неясными финансовыми перспективами. Компенсация, к счастью, получена, но уже, считай, проедена…
Так ради чего? Контакта как такового? Очень надо! Может, просто ради любопытства? Уже теплее. Что там такого особенного, в созвездии Змеи? В чем состоит уникальность местных условий? Хорош уголок Вселенной, где не вмешательство свыше, не разгул тонких технологий, а самая что ни на есть естественная эволюция породила живые и разумные космические корабли!
Да если бы только корабли! Надо быть слепым или умственно ущербным, чтобы не видеть: способности серпентийцев значительно шире! Вот если бы их использовать на благо, во-первых, человечества, а во-вторых, лично себя как малой, но неотъемлемой части того же человечества!..
Обидный, но правильный вопрос: хватит ли для этого ума?
– На каком принципе вы летаете? – допытывался поначалу Максим, решив начать с малого.
– Не могу ответить. Нет адекватного понятия в вашем языке.
Исчерпывающе…
И речи не могло быть о том, чтобы напустить на серпентийца толпу ученых исследователей. Оставалось принять гостя таким, каков он есть. Начитавшийся научно-популярной литературы Максим утешал себя соображением: ведь Солнце – «поздняя» звезда. Миллиарды лет до того, как она зажглась, в Галактике светили другие звезды. Четыре миллиарда лет эволюции живой материи на Земле – много ли? А как насчет десяти миллиардов? До чего могла дойти жизнь за такой срок?
Приходилось сначала наблюдать, а потом уже спрашивать. Понять ответы удавалось не всегда, и Максим не знал, когда в самом деле нет нужного понятия ни в одном из человеческих языков, а когда Мау укрывается за этой словесной формулой, ленясь отвечать.
