Георгий Гуревич - На прозрачной планете

Джек тотчас надел наушники. Зажурчали голоса. Глубинометристы со всех концов штата сообщали последние цифры. Грибов сверил их со вчерашней сводкой. Неожиданных изменений не было.

— Готов! — сказал он.

Мэтью приблизил лицо к микрофону:

— Внимание, сограждане, сегодня мы начинаем давно подготовленное сражение…

Поединок с землетрясением! Пожалуй, в истории человечества не было равного. Но все же поединки прошлого были как–то живописнее, красочнее, активнее. Пещерный человек с дубинкой против пещерного льва, рыцарь в гремящих доспехах против рыцаря, мушкетер с тонкой гибкой шпагой против гвардейца. Выпады, контрвыпады, обманные движения, прыжки, искусные приемы — там было на что посмотреть, было что рассказать. А тут слепая и грозная давящая сила, неумолимая, словно пресс, а против нее — три сидящих человека в рубашках с засученными рукавами. Мэтью поддергивает свои спадающие брюки, Джек шутит с девушками–радистками. Все трое бодрятся, а в груди нарастает волнение. Нет ловких прыжков, нет могучих ударов, зато тысячи жизней зависят от полуслова, от запятой не на месте, от лишнего нуля.

— Можно, Ал?

— Можно.

Мэтью тяжко вздыхает и нажимает кнопку.

Первый удар нанесен.

Взорван заряд в жаркой глубине под заповедником Секвойя. Ослепительно сверкающие, невидимые людям газы наполнили вновь созданную пещеру. Оживает старинный разлом, зазмеилась трещина. Все это уже произошло, но ударная волна не дошла до выступа Солано — до опасного пункта. Под матовым стеклом возникает огонек, движется от Секвойи к Солано. Люди следят за ним, затаив дыхание. Огонек движется, движется. Вот он пересекает реку, поднимается на западные предгорья…

Дошел.

Стекла дребезжат, как будто проехал грузовик. Вода всколыхнулась, в аквариуме заметались рыбки.

Это ударная волна достигла Сакраменто. До Солано–бис она докатилась одновременно. Устоял ли подземный массив?

Идут самые страшные секунды. Быть может, выступ не выдержал, землетрясение уже произошло, но в Сакраменто еще тихо. Ведь ударная волна проходит только семь километров в секунду.

Землетрясение 18 апреля распространилось по линии Арена — Сан–Хуан на протяжении 185 миль (около 300 км) в направлении N35W. По этой линии (трещине) произошел горизонтальный сдвиг…

Размер этого сдвига варьировал по местностям от 6 до 20 футов, в среднем равнялся 10 футам. Все, что было расположено поперек этой линии, подверглось сдвигу, разрыву, разрушению. Сдвинуты были дороги, ручьи, разорваны заборы, плотины, водопроводные трубы, дома, мосты подверглись сдвигу, разрыву, разрушению, деревья были вырваны с корнем или стволы их расщеплены, кроны срезаны. Местами видели, как открывались и закрывались в земле трещины; в одном случае такой трещиной была поглощена корова. Горизонтальное перемещение сопровождалось вертикальным, не превосходившим, однако, нигде 4–х футов…

Д. Н. Анучин. Извержение Везувия и землетрясение в Калифорнии в апреле 1906 г.

Семь километров… четырнадцать… двадцать один… Теперь от Солано–бис к Сакраменто движется красный огонек. Минует долину, где стоит опустевший голубой домик, Кларкбург, Фрипорт. Предместья Сакраменто. Не валятся ли на окраинах дома?

Тишина!

Пронесло на этот раз.

Джек отдувается (все трое не дышали, следя за огоньком), вызывает сейсмическую станцию, глубинометристов Солано, Секвойи, всех других станций. Цифры одна за другой вспыхивают на табло. Вот столбец заполнен. Грибов склоняется над столом. Гудит и пощелкивает вычислительная машина, молча ерзает движок логарифмической линейки.

Мэтью следит за ним, кроша пальцами незажженную сигарету.

— Можно, Ал?

— Подожди, проверю. Сейчас. Да, можно, пожалуй.

— Включаю Ред–Блафф.

Эта скважина на другом конце Калифорнии — на севере. Так составлен план взрывов. Постепенность, паузы, чтобы сильным толчком не обломить неустойчивый выступ, чтобы долина успела перекоситься и заклиниться раньше, чем начнется землетрясение.

Опять ползет огонек по двум сторонам треугольника: от Ред–Блафф к Солано, оттуда к Сакраменто. Опять три воина, затаив дыхание, следят за продвижением светлого пятна.

— Не состоялась ли катастрофа? Не виден ли пожар на горизонте, не доносится ли подземный гул?

— Уфф! — вздыхают все трое, когда огонёк доходит до Сакраменто.

— Уж лучше бы сразу! — говорит Мэтью. — Грохнули — и ясность: орел или решка, жизнь или смерть? А так двадцать раз умирать, никаких нервов не хватит.

Но он и сам знает, что сразу взрывать нельзя. Риску больше. Запас прочности меньше.

Все–таки после третьего или четвертого взрыва волнение оставило их. Оставило без достаточных оснований, просто в силу привычки. Сошло четыре раза, авось сойдет и в пятый. Но умом–то Грибов понимал, что это самообман. На самом деле опасность возрастает, повторные толчки раскачивают непрочный выступ. Правда, проседая, долина прижимает его в то же время. Прочность увеличивается и прочность уменьшается. Тут важно удержаться на острие, сбалансировать выигрыш и проигрыш.

А усталые нервы просят: скорее, скорее, скорее! Нажимай — и конец волнениям! Авось сойдет.

В юные годы, когда–то, Грибов был стрелком перворазрядником. Стрелковый спорт своеобразен — это спорт сидячий, стоячий, лежачий. Но стоя и лежа стрелки теряют килограмма четыре к концу соревнования. А вся работа — затаив дыхание, поднять винтовку, посадить черное яблочко на мушку, плавно, не дергая, спустить крючок. Соревнование идет час, другой, третий, и тогда нарастает опасность: очень хочется отстрелять, встать и уйти. А один промах — десять потерянных очков, чемпионом тебе уже не быть. Держись, стрелок, держись до последнего! Устал? Опусти винтовку, отдохни, начинай сначала. Завалил? Подводи еще раз. Вздохнул, дрогнуло плечо? Опять подводи.

— Ал, можно?

— Нет еще.

— Подсчитал?

— Подсчитал. Но лучше еще раз. Вызови Солано–бис, Джек, пусть проверят. Что–то быстро у них пошло.

С девяти утра до четырех часов тянулось это испытание. Девятнадцать взрывов прошли благополучно, остался последний, самый сильный. Все устали до изнеможения. Торроу уже не любезничал с радистками, Мэтью сидел в кресле, свесив руки, взмокший, будто на гору взобрался. А Грибов посерел, щеки у него ввалились, синяки обозначились под глазами. Он пил черный, невозможно горький кофе и каждый расчет начинал трижды. Не верил себе, ошибался часто.

— Ну, Ал, последняя.

— Подожди, досчитываю.

— Ты же говорил, что шло благополучно?

— До предпоследнего взрыва. Будь добр, Джек, позвони сейсмологам, как там у них?

— Колебания сошли на нет уже пять минут назад.