Евгений Войскунский - Девичьи сны (сборник)

– Галочка, я помню. Только давай попозже.

– Ну дядя Юра, – теребит его Галя. – Нехорошо же!

– Галя, – выглядывает из окна кухни Вера Никандровна, – оставь дядю Юру в покое.

– Не оставлю! Дядя Юра обещал научить меня ездить на велосипеде!

– Ладно! – сдается Круглов. – Где твой велосипед? Давай сюда.

Слышно, как Вера Никандровна в кухне говорит Любе:

– Стала совершенно дикой. Носится по улице, дерется с хозяйскими внуками…

– С правнуками! – кричит Галя, залезая на седло велосипеда. – Ну, поехали!

Она энергично крутит педали, Круглов бежит рядом, придерживая велосипед, кренящийся то влево, то вправо.

– Тихо, тихо, Галочка… Куда ты прямо на дерево? Руль поворачивай!

Нелегко приходится Круглову.

– Эй, расступитесь, деревья! – резвится девочка, крутя педалями и беспрерывно звоня. – Мы едем, едем, едем в далекие края!

Она направляется к калитке, и Круглов, бегущий рядом, распахивает ее, оба они вылетают на улицу… Взвизгнув тормозами, резко останавливается подъехавший к дому газик. Из него выскакивает Штейнберг и обрушивается на испуганную Галочку, на ошеломленного Круглова:

– Сволочи! Прямо под колеса! С ума посходили?

Несколько позже Круглов и Штейнберг после завтрака сидят, покуривают, благодушествуют на скамейке под яблоней.

– Все-таки ты мог бы встретить нас, – говорит Круглов. – А то пригласил в гости, а сам – в горы.

– Понимаешь, не мог, – отвечает Штейнберг. – На Донгуз-Оруне потерпела бедствие группа московских альпинистов. Ну и нас срочно подняли под утро, и мы помчались… Работа такая.

– Да, выбрал ты себе… В рогачевском отделе была жизнь поспокойней.

– Лучше сказать: безопасней. Но спокойней мне как раз здесь, в горах. Мы вначале поселились в Теберде. Потом перебрались сюда, в Гаджинку. Нравится тебе Гаджинка?

– Нравится.

– Лучшее место на свете. Отсюда рукой подать до перевалов. Хочешь – на Наур, хочешь – на Клухор, на Донгуз-Орун. Теберда недалеко.

– Да. Красивые места.

– Хочется, Юра, купить тут дом. Человеку нужен свой дом. Но это очень трудно. Продают дома редко и дорого. Получить участок для застройки – еще трудней.

– Ты добьешься. Ты упорный.

– Может, и добьюсь. Спасателей тут ценят. Хотя и не так, как, скажем, завскладами.

– Ну еще бы! Сравнил… Леня, как ты себя чувствуешь?

– Превосходно. А ты? Наладилась у тебя жизнь?

– Если ты называешь жизнью наличие работы и семьи, то – да, наладилась.

– Хочешь знать, что я называю жизнью? – говорит Штейнберг, помолчав. – В расхожем смысле жизнь – ежедневное воспроизводство быта. Но с точки зрения более высокой жизнь – это преодоление трагического одиночества разума.

– Разум – одинок?

– А ты знаешь еще какой-нибудь разум, кроме человеческого? Только не тычь мне под нос дельфинов. Речь идет не об умении ловить рыбу, а о способности создать цивилизацию.

– Разум не обязан непременно что-то создавать.

– Обязан.

– Он может быть нетехническим… нетехнологическим…

– И поэтому не обнаруживает себя? Ау, братья по разуму! Где вы? Нету вас. «Глухо. Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо».

– Леня, ты серьезно считаешь, что мы – одинокий разум во Вселенной? Раньше ты так не считал. Вспомни, мы не раз говорили о множественности населенных миров.

– Мало ли что я думал раньше. Тут, в горах, думается иначе, чем на городском асфальте. Для Вселенной типичны необитаемые миры. Горячая плазма, холодный камень, межзвездная пыль – вот из чего состоит матушка-Вселенная.

– Нет. Еще – порядок, объединяющий все это. Ты классика процитировал, дозволь и мне: «Тихо плавают в тумане хоры стройные светил». Хоры стройные. Кто их выстроил? Не я придумал это выражение: мировой разум.

– Мировой разум! А что же это он так странно распорядился: все широко тиражировано – звезды, планеты, метеориты, – и только разум представлен одним-единственным видом – гомо сапиенс? Не-ет, братец ты мой, это скорее всего не по замыслу твоего мирового разума произошло, а – по ошибке. Случайный сбой. Исключение из правил. Гигантская флюктуация.

– Человечество возникло по ошибке? Знаешь, Ленечка, тебе надо пореже ходить в горы. А то додумаешься до…

– Ладно, ладно. Нам, конечно, трудно, просто невмоготу расстаться с привычной мыслью, что мы, человечество, – венец мироздания, его главная цель.

– Если мировой разум так здорово ошибся, то почему же он просто не сдунет нас с планеты, как пыль?

– А зачем? Человечество и без того ведет дело к самоуничтожению. Вытаптываем, заплевываем среду своего обитания. Ядерной дубиной размахиваем…

– Давай не будем делать из человечества популяцию непроходимых идиотов.

– Согласен, – кивает Штейнберг. – Тем более что мы жаждем его облагодетельствовать. Ладно, вернемся к нашим баранам, то есть к самим себе. Визуально ты за эти два половиной года не изменился нисколько, но я хочу посмотреть твои записи и анализы.

– Анализы – полная норма. А у тебя как?

– Тоже. Ну так что, Юра, давай подготовим материал для публикации. Пора объявляться.

– Леня, – не сразу отвечает Круглов, – может, не стоит торопиться? Мало еще времени прошло.

– Да сколько тебе надо?

– Не знаю… Ну хотя бы лет пять пусть пройдет.

– Боишься? – строго спрашивает Штейнберг.

– Не то что боюсь, а…

– А страшно, – заканчивает Леонид Михайлович. – Ну хорошо, не будем торопиться.

– Но прошло не пять, а целых тринадцать лет, прежде чем мы со Штейнбергом решили объявиться. Пожалуй, это достаточный срок для того, чтобы судить об устойчивости эффекта, не так ли? А эффект, достигнутый нами, был устойчив. Все анализы, все доступные приборам записи биоритмов, жизнедеятельности клеток свидетельствовали именно об устойчивости. Они не показывали никаких изменений. Иными словами: опыт, который мы очертя голову поставили на себе в марте 60-го года, оказался успешным. Он словно остановил разрушительную работу времени в наших организмах. Мы и внешне не изменялись, не старели, хотя в 73-м году мне исполнилось пятьдесят пять, а Штейнбергу шестьдесят.

Мы подготовили статью для теоретического журнала по биологии. Статья несколько раз летала с Кавказа в Ленинград и обратно, прежде чем приобрела строгий и доказательный вид. Ни одного лишнего слова. Только факты и цифры, схема бесперебойной доставки к нейронам питательных веществ, схема удаления из клеток мозга конечных продуктов обмена. И в заключение – весьма сдержанные выводы. Никаких громких фраз о вечной молодости и тому подобных штучках, которые Штейнберг называл лирикой. Частный случай регулирования обмена веществ в головном мозге и рост активности нейронов под воздействием экстракта вероника. Вот так мы это определили – как говорится, скромненько и со вкусом.