Владимир Ильин - Зимой змеи спят

— Но почему? Ради чего ты это делаешь?

Глаза у Ружины сделались огромными и пустыми. А губы еле-еле шевелились на бескровном лице. Валерий отложил вилку и нож и откинулся на спинку стула.

— Почему? — переспросил он. — Тебе этого не понять, Ружа…

— По-твоему, я такая тупая?

— Нет-нет, дело не в тебе… Я и сам-то не до конца разбираюсь в своих мотивах…

— Ну-ну, — ледяным тоном процедила она, не отводя от него взгляда. — Какие мы сложные и загадочные!.. А ты все-таки попытайся объяснить, Валерик…

Он крякнул от досады. Ну почему, почему она вот такая упертая?!.. Ну, разве нельзя спокойно выслушать его и постараться понять? Обязательно надо сразу ненавидеть? Ему же и так трудно было признаться, но он все-таки сделал это, потому что считает, что они близки по-настоящему… он как бы тем самым выписал ей аванс своего доверия, а она!.. Что ж, пусть тогда пеняет на себя!..

— Хорошо, — решительно сказал он. — Вот ты сказала: пусть каждый честно выполняет свое дело. Тем более, такое благородное, как предупреждение своих современников о многочисленных опасностях, подстерегающих их на тернистом пути исторической эволюции… Что ж, я тоже сначала исправно отправлял в Ассоциацию донесения… так называемые «рефераты»… и участок у меня, как тебе известно, не из пустяковых: градостроение и архитектура. А в этой области — открытия, новые материалы, изменение исторического облика городов, жилищ, разные катастрофы, вызванные недальновидностью проектировщиков либо халатностью строителей… Я, как самый последний идиот, думал, что моя информация будет использована в конце двадцатого века на благо сотен тысяч, миллионов людей. Ради этого можно было закрыть глаза и на неэтичность того способа, каким мы доставали эту информацию — ведь это самое настоящее воровство, Ружина!.. Нет уж, выслушай меня до конца, — сказал он, видя, что она собирается что-то возразить ему. — Вы называете это разведкой, но ведь любая разведка — это прежде всего воровство, только мы, в отличие от обычных шпионов, воровали не у враждебных держав и даже не у конкурирующей фирмы, а у своих же потомков! У наших детей и внуков! А, если копнуть еще глубже — у самих себя!.. Мы старательно обворовывали этот мир, стремясь нахапать информацию поважнее да побыстрее и уговаривая себя тем, что якобы она призвана спасать людей и обеспечить счастье всенародного масштаба!.. А на самом деле за пределы сейфов Ассоциации эта информация не выходила. Главари Ассоциации, столь пекущиеся на словах о народном благе, использовали и используют таких, как мы с тобой, исключительно в своих собственных целях. Ты вот поставляешь им рецепт лечения рака в запущенной стадии — а они, вместо того, чтобы применить его в массовом порядке, наверняка используют в закрытых лечебницах и госпиталях для того, чтобы ставить на ноги членов нашей политической элиты… Я сообщаю им данные о новых способах скоростного и надежного возведения высотных зданий, но в городах по-прежнему лепятся, как попало, однообразные коробки, порой держащиеся на одной только точечной сварке!.. Зато моя информация применяется, должно быть, для строительства личных дач и загородных особняков, которые будут проданы бесящимся с жиру «деловым людям»!.. И ничего с этим нельзя поделать, ничего!.. Остается только в один прекрасный день разорвать этот порочный круг самым доступным тебе способом: перестать снабжать их какой бы то ни было информацией. На это трудно решиться, пойми, Ружечка, и даже не потому, что ты и такие, как ты, не имеющие представления о порочности той системы, куда нас с тобой втянули обманом и сладкими посулами, назовут такой поступок предательством… Просто потому, что ты знаешь: перестав работать на Ассоциацию, ты не только навсегда отрезаешь себя от дома, но и приносишь горе и страдания своей семье, своей жене и своим детям, которые останутся сиротами без тебя!..

Рувинский умолк и дрожащими руками налил себе в стакан воды. Только выпив его до дна, он решился взглянуть на Ружину. Она сидела, машинально катая по столу комочек хлебного мякиша. «Господи, — взмолился Валерий, — ну сделай так, чтобы она поняла меня!»…

Но, видимо, Господь сегодня не был расположен выполнять просьбы, обращенные к нему.

По-прежнему не поднимая взгляда, Ружина тихо сказала:

— Слюнтяй — вот ты кто, Валерочка… Слюнтяй, трус и лжец. Ты просто-напросто решил дезертировать, сбежать с опасной линии фронта в благополучный тепленький тыл, а чтобы тебя не мучили жалкие огрызки совести, ты придумал красивую и весьма убедительную версию о зажравшемся командовании, которое якобы присваивает захваченные в кровопролитных боях трофеи в свое личное пользование…

— Ружина, — попытался сказать Рувинский, но она не слушала его.

— Что ж, — продолжала она, не поднимая глаз от стола, — беги, дезертируй, спасайся… Только знай: отныне я тебя презираю и ненавижу так же, как этих, местных!..

— Ружина!..

— Уходи, — попросила она. — Уходи немедленно!

— Ружа!..

— Прошу тебя: уходи. И никогда больше не приходи ко мне!..

— Что ж, — вставая и зачем-то озираясь, сказал Рувинский, — вот и поговорили по душам!..

Уже в дверях он обернулся:

— Передавай от меня привет Резиденту! — И, не удержавшись, добавил: — Надеюсь, вы с ним вскоре сможете общаться не только по модему, ведь у вас с ним так много общих точек для соприкосновения…

Он едва успел пригнуться. Тяжелая хрустальная сахарница ударилась в стену рядом с его виском.

Зря он уклонялся — лучше бы прямо в висок…

Прямо на поросшем травой пустыре, пересеченном железной дорогой, которая, если судить по ржавчине на рельсах, не использовалась уже многие годы, покосившись на один бок, торчала ветхая будка Кабины Уединения. На ее выцветшем боку еще сохранились остатки какой-то рекламы. Непонятно было, кто ее водрузил на этот пустырь, и уж тем более было удивительно, кто мог ею теперь пользоваться — вокруг были дома с окнами, заколоченными досками, а ближайшим обитаемым островком являлся закопченный ангар столетнего гаража, возле которого в кучах металлического лома с утра до вечера с непонятной целью ковырялись несколько людей в промасленных комбинезонах. Наверное, кабина их заинтересовала бы только в том случае, если она была бы сделана из металла…

Зато обзор отсюда подъезда той кирпичной махины, в которой проживал Букатин, был превосходным. Грех было не воспользоваться таким наблюдательным пунктом. Не зря полицейские полагали, что Кабины Уединения, эти расставленные в общественных местах сооружения из анизотропного стекла, похожие на увеличенные во много раз капли и именуемые в народе «изоляторами», были изначально предназначены исключительно для засад да скрытой слежки…