Денис Грушевский - Добро с кулаками

— Ещё! Еще пробуйте! Требовала, рыдая навзрыд неугомонная Матильда. Но всё тщетно и старший в бригаде реаниматологов принял решение прекратить реанимацию. И это несмотря на то, что бывали случаи оживления и после тридцати минут. Испустил дух, ставший уже покойным Аркадий Афанасьевич. Царствие ему небесное! Далее, как в замедленном кино прибыла на место и служба внутренней безопасности, а за ними и полиция. Матильда и всяческие женщины — кто рыдал, кто просто делал вид убитого горем. В перерывах между особо острыми приступами рыдания Матильда поочерёдно подходила ко всякому попавшемуся на пути с одним лишь жалобным вопросом:

— Что же теперь со мной станется? А? Ведь не всё пропало? Как же теперь я то?

И не дожидаясь ответа, сразу же переключалась на рыдание, а затем уже тот же вопрос летел другому. Коллеги покойного решали всяческие, необходимые в подобного рода случаях, дела. Кто-то звонил домой жене, кто-то самому министру и так далее. Чужим почувствовал Владимир Иванович себя на этом празднике жизни, и вознамерился было уйти, как к нему подошёл один из сотрудников безопасности. Вежливо тот поинтересовался, кем является посетитель, по какому вопросу прибыл, что собственно произошло. Получив немного невнятные ответы, попросил профессора никуда не уходить, заверив, что вскоре с ним побеседуют, а уж его показания крайне важны, ну и конечно само дело ни больше не меньше, а государственной важности. Всё это внимательно подслушал стоявший рядышком Соломон Израилевич, прибывший на указанное место двадцать третьего марта ровно к одиннадцати как всегда с пунктуальной точностью. Прибыл Соломон Израилевич и глазам своим не верил. За что браться, с чего начать в голове прокручивал, да не складывалось. Ненароком подслушал беседу с профессором. Мудро решил ждать, что будет далее. Профессор тем временем пребывал в двояком состоянии духа. С одной стороны, проглядывалось явное расстройство и изумление ко всему произошедшему. Ведь совсем не на это рассчитывал Круговой, собираясь поутру и выходя из дому. Вместо результата, а он необязательно должен был сложиться положительным, и профессор прекрасно это понимал, так вот вместо результата, опять нелепая неприятность. Чайная ложечка говнеца в стакан чая, вот что получил Владимир Иванович. Благо хоть, что не столовая. Снова соприкосновение с потусторонним, и к слову потусторонним весьма несветлым. Опять гадость какая-то и отвратительный спектакль. Так чего доброго после таких продвижений слава опять пойдёт дурная, перестанут чего доброго профессора вообще на порог пускать. Но с другой стороны закрадывался вопрос. Зачем вот это мне сегодня? Должен же быть какой-то смысл? Хотя бывает и весьма часто, так что смысла с увеличительным стеклом не сыскать. Ещё как бывает. В голове запиликал монотонно куплетик из детского мультика: «Какой чудесный день! Какой чудесный пень! Какой чудесный день! Какой чудесный пень!». Прервал данные размышления вместе с пиликаньем, непонятно откуда взявшийся в данной тревожной атмосфере рыжий, полосатый, большущий котяра. Кот этот почему-то выбрал именно Владимира Ивановича, а выбрав, принялся тереть бока о ноги профессора. Круговой решил было отпихнуть наглое создание, но кот сработал на опережение. Уважительно отойдя вперёд сел, он перед профессором и мягко учтиво заговорил. Владимир Иванович проглотил ставший в горле ком. Огляделся по сторонам. Никто не замечал ни его, ни говорящего кота. Всем было не до них. Сперва счёл говорящее животное профессор за посттравматический шок от пережитого. Но кот говорил дельные вещи, и профессор поневоле стал прислушиваться.

— Не расстраивайтесь коллега! Эта второстепенная, заблужденческая фигура — Аркадий Афанасьевич — он ведь всё правильно помер! Так ему недавно кукушка накуковала. Спросил куковавшую кукушку давеча в лесу Аркадий Афанасьевич:

— Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось?

А та взяла и молча, улетела! Ну, сами посудите чего ему тут более делать?! Домик гостевой в Переделкино строить что ли? Так одни хлопоты и нервотрёпка с этим домиком будут. Чего он еще не видел тут? Пожить на широкую ногу кто-кто, а Аркадий Афанасьевич весьма успел. Чего-ж ещё надо-то? А меж тем спешу радостно сообщить вам то, что Аркадий Афанасьевич за последнее время весьма положительно преобразовался. Точнее будет сказать, его положительно преобразовали, но ведь суть от этого не меняется. А что тут? Ставлю клок шерсти из-за правого уха, что всего за неделю Аркадий Афанасьевич опять бы испортился и стал прежним. А то и хуже старого. Вот так вот уважаемый профессор. Вот так! Туда ему, как говориться, и дорога! И плакать по усопшему мы с вами конечно не станем. Уж точно не мы! Оставим это неблагодарное занятие Матильде! — говорил кот и временами поглядывал на распростёртое в десяти шагах тело зам министра. — А потому предлагаю вам выкинуть из головы ставшего уже бесполезным Аркадия Афанасьевича и, ответив на вопросы полиции спокойно отобедать в прекрасной во всех отношениях министерской столовой. Ах, что за селёдочка была сегодня нарезана в салат. Вы бы знали. Жаль, что Аркадий Афанасьевич её уже не попробует. Я бы эту селёдочку безо всяких там салатов проглотил с превеликим удовольствием. Можете мне ничего не отвечать, а то наиболее наблюдательные скажут еще, что вы умом попятились. Сами с собой разговоры разговариваете. Ну да ладно, меня, поди, уже хозяйка потеряла. Помашем же лапой на прощание новоприставившемуся! Пора мне, побежал я! Огромный приветище Олегу!

И кот действительно побежал от не верившего во всё происходящие и вместе с тем верившего своим глазам и ушам профессора.

А далее пришлось долго ждать тем более, что время как назло тянулось очень медленно. Ждать и наблюдать за всем происходящим. Затем, не вдаваясь в детали объяснять при этом подробно службе безопасности и полиции, что и как вышло. Подписывать какую-то бумагу утверждающую, что профессор должен явиться в кабинет дознавателя по первому требованию. Оставлять свои координаты и паспортные данные. Освободился Владимир Иванович от всей этой неприятной суеты аж в начале четвёртого. Настроение было если сказать нулевое, то ни сказать ничего. Задумчиво бредя по коридору министерства Владимир, Иванович вдруг вспомнил, что с утра маковой росинки во рту не держал. В подтверждение этих мыслей в желудке заурчало. Тут же вспомнились и слова кота, про чудо-министерскую столовую. А почему собственно и нет?! Чего теперь уже! Рассудил профессор и, спросив, какого-то мужчину, где столовая располагается, направился прямиком туда. Уже на входе Владимир Иванович заметил, как хороша столовая, а отведав первое блюдо — суп солянку окончательно понял, что рыжий кот не врал. Такой солянки вам в заводской столовой не подадут. Такая солянка только в администрации или в министерстве водится. Колбаса в солянке не за три копейки, а прямиком из цеха патронажного мясокомбината, прилетала в столовую каждый день в полседьмого утра. Действительно столовая, как и по интерьеру, так и качеству приготовленных блюд разительно отличалась от столовой, к примеру, какого-нибудь трамвайного депо. На носу уже маячило второе блюдо — телячий язык с картошкой под сливочным соусом, как к профессору за столик подсели.