Павел Молитвин - Наследники империи

Вокам, понятное дело, начал было говорить, что имел в виду совсем не это, но потом замолк, ибо что еще мог он иметь в виду? Шуйрусов ярунды сюда больше не пошлют, а ежели и пошлют, Ильбезаровы стрелки их вмиг перебьют. Впрочем, «тысячеглазый», похоже, действительно не за ее честь беспокоился, а тревожился почему-то, как это ни странно, за Азани. Не то чтобы он как-то дал это понять, но она-то своего дядюшку хорошо знала…

— Конец настал твоей «крепости»! — произнесла Сильясаль, снимая «тараном» вторую «башню», но на красавца фора слова ее произвели какое-то странное впечатление. Он стиснул рукоять кинжала и тревожно огляделся по сторонам. Не обнаружив в утопавших во мраке углах зала ничего страшного, виновато улыбнулся изумленной его поведением девушке и, почти не смотря на доску, передвинул одного из своих «лучников».

— «Крепость» ты возьмешь, а я тем временем уничтожу твоего «владыку». Ему не уйти от «лучника», мешают твои же фигуры. Игра окончена, не желаешь ли сдаться?

Несколько мгновений Сильясаль в недоумении смотрела на доску, а затем, сообразив, в какую ловушку попалась, увлеченная разгромом фора, тихонько ахнула.

— Не огорчайся. Бывает. — Азани прислушался к чему-то, хмуря брови, и уже нетерпеливо спросил: — Сдаешься?

— Сдаюсь, — сказала девушка, дивясь тому, что не испытывает ни малейшего огорчения по поводу проигранной партии. Глядя в лицо фору, ей хотелось признаться, что и сама она готова сдаться ему, лечь в его руку созревшим плодом, ибо не видела мужчины красивее и достойнее. И удержало ее от этого лишь то, что он, может статься, вовсе не собирался протягивать за ней руку. От желания скоротать вечер за игрой в цом-дом до желания затащить свою противницу в постель, не говоря уже о том, чтобы вести в святилище Кен-Канвале, очень и очень далеко. Но если бы даже он захотел просто затащить ее в свою постель, она бы, наверно, не Отказалась…

«О, Предвечный, о чем я думаю! — Сильясаль прижала ладони к горящим щекам. — Неужели Вокам был прав, опасаясь, что я буду совращать фора, а вовсе не он меня? Какой ужас!»

— Здесь стало совсем темно. Может быть, зажечь светильники? — спросил Азани.

— Светильники?.. Да, конечно. Но я хотела предложить тебе выйти на верхнюю террасу, полюбоваться звездами.

— Что ж, перед тем как отправиться спать, неплохо взглянуть на ночную столицу. Время в самом деле позднее.

— Время… Время летит так незаметно! — Девушка поднялась с кресла и, не глядя на фора, направилась к арке, ведущей на террасу, служившую кровлей второго этажа, откуда по открытой лестнице можно было подняться на крышу Золотой раковины.

Азани двинулся следом, сознавая, что должен немедленно, под каким угодно предлогом, отослать Силь в ее комнату. После того как он, дождавшись во дворе Золотой раковины возвращения Бешеного казначея, рассказал ему о похищении сестры и украденном им плаще яр-дана, после разговора с Вокамом, в результате которого ярун-ды получили его собственный, фора Азани, плащ вместо Баржурмалова, ему постоянно мерещились всевозможные ужасы, и в высшей степени глупо и недостойно было подвергать девушку опасности, оставаясь так долго в ее обществе. Вместе с тем Азани понимал, что, отправившись сейчас спать, нанесет ей тяжкую, незаслуженную обиду и, если ему удастся пережить эту ночь, оправдаться перед Силь будет ничуть не легче, чем вызволить сестренку из рук ярундов.

Стоп. Вот об этом лучше не думать. Об этом они с Вокамом подумают, когда подосланный приспешниками Базурута убийца будет обезврежен. А пока… Не напугать ли ему Силь внезапно пробудившейся страстью? Женщины более склонны прощать слишком бурные изъявления чувств, чем хотя бы кажущееся отсутствие таковых.

Он замедлил шаг, любуясь ладной фигурой девушки, на которую до пира в Золотой раковине и поединка с Кулькечем не обращал ни малейшего внимания, и поймал себя на том, что ему вовсе не надо разыгрывать страсть. И план, главной составляющей которого было заключить Силь в свои объятия, тем-то и пришелся ему по душе, что больше всего он хотел сейчас обнять ее и хотя бы на мгновение ощутить вкус ее губ…

— Гляди, как ярко светятся окна в Большом дворце! — Сильясаль подошла к внешнему краю террасы и оперлась руками о резное ограждение. — А говорят, будто слуги ай-даны бегут от нее со всех ног и вскоре она останется совсем одна.

— Слухи, как всегда, преувеличены, — отозвался Азани, словно невзначай накрывая ладонью пальцы девушки.

— Ну почему, почему она не может договориться с Баржурмалом? Ведь он тоже сын Мананга! — произнесла Сильясаль, внутренне трепеща от близости фора.

— Тимилата не может простить ему, что он сын рабыни, — ответил Азани, с опозданием припоминая совет Вокама не выходить на дворцовые террасы. «Тысячеглазый», судя по всему, имел какие-то соображения по поводу того, что будет представлять собой подосланный ярун-дами убийца, но почему-то не пожелал поделиться ими с фором. Азани украдкой огляделся — стражников поблизости не было, и, с одной стороны, это было хорошо, ибо никто не помешает ему обнять Силь, а с другой — плохо, поскольку помощь, если она и впрямь понадобится, наверняка запоздает…

Сильясаль мягко высвободила пальцы из-под ладони фора и повернулась к нему, собираясь, по-видимому, продолжить разговор об ай-дане, но Азани осторожно обнял ее за талию и привлек к себе.

Первым порывом девушки, ощутившей себя попавшей в силки птахой, было рвануться из его объятий, однако в следующее мгновение ею овладела внезапная слабость. Лицо фора показалось ей невыразимо прекрасным, и губы ее сами собой потянулись к его губам. И тут она подумала, что в одном ей здорово повезло: сверстницы ее, обладавшие излюбленным мужчинами ростом, обзавелись супругами как раз в то время, когда Азани был в южных провинциях. А потом ее накрыла волна ни с чем не сравнимой сладостной истомы, и ни ей самой, ни ее красавчику фору ничуть не помешало то, что она была по крайней мере на полголовы выше его…

Сильясаль вскрикнула, ощутив, как неведомая сила оторвала ее от Азани и швырнула на ограждение террасы. Неведомая сила? Как бы не так! Это сам фор отбросил ее, словно ребенок изломанную, надоевшую игрушку! Слезы обиды, недоумения, оскорбленной гордости готовы были брызнуть из глаз девушки, когда она увидела уродливую, сгорбленную фигуру, выступившую из-за каменного изваяния Иегамеруса — птицебыка, в чьем облике Кен-Кан-вале любит носиться среди грозовых туч. Сильясаль прижала к груди переплетенные в молитвенном жесте пальцы — на миг ей показалось, что это волею Предвечного ожила одна из украшавших верхнюю террасу статуй. Затем она подумала, что это не что иное, как злобное порождение Агароса, посылаемое им, дабы разлучать влюбленных и другими способами препятствовать людскому счастью. И только когда гигантская, с непостижимой быстротой передвигавшаяся на четвереньках тварь прыгнула на фора, девушка поняла, что ни к светлому Кен-Канвале, ни к мрачному Агаросу не имеет она никакого отношения. Это был йомлог — огромная человекоподобная обезъяна, неведомым образом пробравшаяся в Золотую раковину, чтобы…