Сергей Лукьяненко - Джамп (Сборник)

— Что он делает, когда ты… снаружи?

— Не знаю, Петя, — сказал дед. — Мне кажется, ему даже нравится такая возможность. Он же всегда имел два сознания, и вряд ли внешний мир занимал его больше, чем внутренний. Другой бы на месте счетчика стал шизофреником, а ему все равно…

— А ты, деда?

— Я?

Кажется, он попытался вздохнуть, но в теле счетчика это было непросто.

— Петя, в определенном возрасте такие мелкие неудобства, как негнущиеся суставы, слепнущие глаза, или, например, пребывание в нечеловеческом теле, отступают перед самой возможностью жить.

— Как ты будешь дальше, дед? — тихо спросил я. — Здесь… хорошо, здесь только мы и алари. А на Земле?

— Часто ли я выходил из дома в последние годы? — вопросом ответил дед.

— А счетчик захочет…

— Он предложил мне компромисс. Пятьдесят лет мы пробудем на Земле. Карел будет послом Счетчиков у человечества. Потом полвека послом у них буду я, все равно на их планете человеку не выжить. И по новой.

Это было очень, очень щедрое предложение. И не только для деда, для всей Земли. Дипломатические контакты — качественно иной уровень в отношениях с расами Конклава.

Потом до меня дошел весь смысл его слов.

— Сколько живут счетчики, дед?

— Очень долго, Петя, — он ответил не сразу. — Куда дольше нас.

— А про их мир ты что-нибудь узнал?

И в это мгновение рептилоид неуловимо изменился. Он дернул головой, потянулся и резко сказал:

— Петр, я прошу не затрагивать данную тему.

Секунда — и Карел ушел, спрятался во второй слой своего сознания. Но меня словно кипятком обдало. Нет, не с дедом, точнее — не только с дедом я разговаривал. Счетчик все время был рядом. Слушал, смотрел, делал свои выводы.

— Неудобно снимать комнату в доме со стеклянными стенами, — сказал дед. На этот раз — именно дед…

Была какая-то злая и едкая ирония судьбы в том, что именно Андрею Хрумову выпало доживать век в нечеловеческом теле. Причем — именно век, по меньшей мере.

Я присел на постели, посмотрел на рептилоида. Нас оставили вдвоем, вернее — втроем. Вероятно, чтобы мы смогли уладить семейные проблемы? Увы, бывают ситуации, которые лучше и не пробовать разрешать, ибо разрешить их просто невозможно.

— Дед, что ты решаешь? Я имею в виду Геометров.

— Дальнейшие решения будут принимать те, кто имеет на это право, — просто ответил он. — Я предоставлю свои рекомендации, но не от меня зависит, с кем пойдет Земля. Надеюсь все же, что с Геометрами.

— Дед, это ошибка.

— Петр! — рептилоид дернулся, в тщетной попытке изобразить человеческое возмущение. — Все, описанное тобой, не выходит за рамки нормального общества.

— Выходит, — твердо сказал я. — И далеко.

— Петр, тобой сейчас движет чисто эмоциональная реакция. Тебя возмутила их структура власти? Власть, построенная на воспитании?

— И это тоже. Понимаешь, это система, не оставляющая шансов. При любой тирании, любой диктатуре, всегда есть сопротивление со стороны общества. Это от рождения, наверное, закладывается. Пока есть деление мира на внешний — враждебный, и на внутренний — семью, всегда существуют две логики, две модели поведения… Даже три, — не удержался я, — на стыке двух систем возникает личность как таковая, сплав общества и наследственности. Это дает свободу. Но мир, уничтоживший семью как таковую, становится монолитен. Нет конфликта. Нет двойной морали. Нет… нет свободы как таковой, наверное…

— Вот я воспитал тебя на свою голову, — промолвил дед, — и что хорошего?

— А я не просил меня воспитывать, — сказал я.

Дед помолчал, прежде чем ответить:

— Удар ниже пояса, Пит.

Но меня не растрогало детское имя:

— У тебя и пояса сейчас нет. Дед, как бы там ни было, но ты воспитал во мне именно право решать. Свободу. Так? Ты хотел этого? Так вот, я уверен, что мир Геометров ничего хорошего Земле не принесет.

— Петя, ты видел там, у них, нищих?

Я молчал, мне нечего было ответить, но к счастью, дед решил усилить эффект:

— Бандитов, преступников?

— Видел. Я сидел в концлагере.

— Если верить твоему описанию, так это не самое ужасное место, Петя! Миллионы людей у нас живут в куда худших условиях. Ты видел лагеря беженцев под Ростовом? Или молодежные трудовые поселения в Сибири? — дед повысил голос, выжимая из горла рептилоида все, что возможно. — Посмотрел на изнаночку чужой планеты — своя медом показалась? Опомнись, Петя! Земля вовсе не тот курорт, которым ты привык ее считать!

Я вспомнил бескрайнюю холодную тундру. Цепочку сторожевых вышек, на которых обитали гибкие друзья. Историка Агарда Тараи, знающего слишком много правды, но даже при этом не способного протестовать. Баня почему-то вспомнилась. Словно по контрасту — раскаленный ветер и толпа людей, боящихся коснуться друг друга. А еще пацаны из интерната «Белое море» — славные, ершистые мальчишки, которых бережно и с любовью превратят в славных, послушных роботов.

— Земля — это рай, — сказал я. — Поверь, деда.

Он как-то даже осекся от моего тона. Замотал треугольной вараньей головой, промолвил:

— Столкновение утопии с реальностью всегда приводит к деформациям. Утопия искажается, но…

— Нет, дед. Это не утопия деформировалась, а реальность.

— Что тебя наиболее возмутило в их мире, Пит? — спросил дед, помолчав.

Это было как привет из детства. Умение вычленять главное, которому так долго учил дед. «Не ной, объясни, что у тебя болит! Не бросай учебник, скажи, что непонятно! Не реви, вспомни, кактебе разбили нос!»

— Наставники. Их уверенность в себе. Их… их стремление творить добро.

Дед очень натурально крякнул:

— Да что же ты заводишься, Петя? Это ведь здорово, что люди верят в свою правоту! Что они пытаются воспитать детей! Хорошие учителя — вот чего не хватает нашему обществу!

Я вдруг вспомнил Тага. И ответил, пожав плечами:

— А детям не нужны хорошие учителя. Им нужны хорошие родители.

Внезапно дед захихикал:

— Петя, меня всегда поражали твои лакуны в знаниях и умение их заполнять. Ты вот сейчас споришь с авторитетами…

— А с авторитетами всегда приходится спорить. У них должность такая.

— Если бы я это знал раньше… — начал дед. — Ладно. Чего ты хочешь, Петя?

— Тень, дед. Я должен отправиться…

— Почему именно ты?

— Я знаю Геометров. Значит, сумею быстрее понять их врагов.

— И как ты мыслишь это путешествие? Джампом? Тридцать две тысячи световых лет, делим на двенадцать целых, три десятых… ух ты, всего лишь три тысячи прыжков! Если брать перерыв между джампами в два часа, то мы доберемся примерно за восемь месяцев. Реально, Петя?