Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
НК. А как там? В убежище?
Сказкин. Вы, что ли, о малом из яйца?
НК. Ну да, вы сразу с ним подружились?
Сказкин. Ну, как вам сказать. Я человек простой. Помните яйцо в роговых нашлепках? Ну, вот однажды развалилось оно, как гнилой бурдюк, и вывалился из него… Не знаю, как и сказать. А с другой стороны, чего стыдиться? Морда та еще, и на морде – клюв. И еще два рога – над желтыми глазами. И костяной воротник над шеей – с колючками. И сразу пошел на меня, хамски попер, пришлось дать по морде. Сочный тугой гриб, как тот арбуз на Волге, оказался под рукой. Я и вмазал им. По рогам, по наглым глазам, по клюву. А он толстый зад выпятил, голову наклонил и опять на меня, на меня! Вот, думаю, сволочонок. И снова ему грибом, грибом – по морде. Гляжу, а ему вроде как нравится. Стал рвать клювом грибную мякоть. И с той поры – ни на шаг от меня.
НК. Это почему?
Сказкин. А мне кореш в камере объяснил. Он раньше жил в Азии. Там, в Азии, не все любят жить, поэтому побежал однажды в Европу, а оказался совсем в другой стороне. И его везде почему-то сажали. Один раз за то, что прямо на посту продал мотоцикл дежурного милиционера. Вот мне тот кореш прямо сказал: это, Сказкин, так называемый импринтинг! Вся камера сразу насторожилась, а кореш гнет свое: да, да, Сказкин, импринтинг! Начнет тебя опять ломать следователь, ты ему прямо в глаза лепи – импринтинг. Если по-русски, то реакция запечатления! Всосал? Скажем, цыпленок вылупился, а мамаши нет, зато случайно протащили перед цыпленком чайник. Вот и всё! После такого случая этот цыпленок ни одну курицу к себе не подпустит, будет своей мамашей считать чайник. Так скажу, здорово понравились Хаму грибы. Я ими отвлекал его от реки, пока он сам однажды не увидел… Ну, те глаза…
НК. Это из-за Хама вы не возвращались к тележке?
Сказкин. А как иначе? Живое существо. Дите неразумное. Мои девчонки в Бубенчиково не простили бы меня. Это те зверюги, что за каменной стеной ревут, дурака валяют, ломают деревья, ногами топают, даже бронированный бугор прислушивается, и этот глаз в воде помаргивает. Все, как один, ждут Хама. Оставишь, они же сожрут его. К тому же он хоть и крупный, но до уступов с грибами дотянуться пока не может. Ладно, решил я, не буду торопиться. Подрастет, сами отделаем придурков.
НК. Решили вмешаться в процесс эволюции?
Сказкин (недовольно). Да читал, читал я эти ваши книжки! Про то, как один человек попал в прошлое и там нечаянно раздавил бабочку. А от этого в далеком будущем, откуда он прибыл, все подурнели и умом тронулись. Я когда корешу в камере про это рассказал, он стал смеяться. Я бы, говорит, на твоем месте выломал дубину да отделал бы всех там до полусмерти…
НК. А Хам?
Сказкин. Ну, чего Хам? Он, конечно, мучил меня. Грибов давай, корми его! Чуть присяду, рогом толкает. Хожу весь в синяках. Залезу на уступ, но и там какой покой? В лесу трехпалый бесится. Хаму рыжий свитер по душе, а этот сразу в истерику. Я только бугра уважал. Он совсем допотопный. Старичок. Местами плешивый, местами во мхах и в плесени, на спине пара кустиков выросла, как на каске у спецназовца. Лежит мордой к каменной стене. Доползет до стены, вот, думаю, и воля будет Хаму – продавит стену, выскочит из нашего закрытого убежища на свободу. Я даже вешки вкусные стал выставлять по ночам. Ползи, дескать, старый, по вешкам. Они вкусные. Даже трехпалый этими вешками заинтересовался. Проснется, нога хромая, обмаранный, но сразу бежит к бугру, выставлены ли перед ним вешки? Сидит, петрушит что-то свое, бабочки летят на вонючее дыхание. По моим подсчетам, месяца за полтора бугор должен был упереться в каменную стену. Так что не мог я бросить дитя в ловушке. По скалам лазать не умеет, погибнет с голоду. Или пожрет его терпеливый подводный глаз. Сам-то Хам об этом не задумывался. Я ему краплаком вывел на лбу – Хам. Чтобы все знали.
Конечно, с вешками я трудился по холодку.
Здесь главное было не прозевать восход солнца.
Медлительность бугра меня иногда раздражала, но такой уж у него оказался характер. То спит неделю, то жрет пять дней. Твари, похожие на цыплят, как выскочат вдруг стаей из кустов, как дернут по нему, обгадят всего, исцарапают, а он только моргает. Был случай, когда ночью, обливаясь потом, задыхаясь в угарном воздухе, я перетащил такого цыпленка, задавленного трехпалым, под хвост бугру. Думаю, полезет утром трехпалый за добычей, а бугру это не понравится, даст трехпалому в ухо. Но парусный все испортил. Обычно засыпал на открытом месте, понимал, что все равно на солнце разогреется первым, а тут забурился в рощу и уснул в густой тени под шерстистыми деревьями. Трехпалый очнулся, оперся на хвост. Стоит, как чугунная птица. Лоб плоский, над головой облако бабочек. Хмурится, смотрит, как тот, который с парусом, пытается спросонья пройти сквозь толстенное дерево. А дерево гнется, но не уступает. Трехпалый даже пасть разинул. Я думал, как увидят они под хвостом бронированного бугра тушу растерзанного цыпленка (возможно, Struthiomimus?), так и подерутся. Но трехпалый заметил на каменной стене рыжий свитер и тремя прыжками оказался рядом. Посыпались
