Татьяна Апраксина - Черный Истребитель

– Я не смогу в тебя выстрелить.

– Ты должна. Это то, что ты должна будешь сделать для меня. Понимаешь? Для меня.

– Хорошо. Я постараюсь. Но давай как-нибудь без этого, а?

– Постараемся. Но предупредить тебя надо. Теперь еще вот что. До последнего момента думай о том, что у тебя нет выхода. Ты хочешь торговаться, тебе нужен дохлый Маршал, но выхода у тебя нет. Поверь и думай об этом очень громко.

Танька кивнула.

– Вот и весь инструктаж.

– Чаю хочешь?

– А кофе есть?

Танька пошарила по шкафам, но там словно прошелся Мамай. Такой очень голодный Мамай, не оставивший даже крошек. Типичная съемная хата, вздохнула Танька. Банка растворимого кофе нашлась в холодильнике. Электрический чайник почему-то прятался под кухонным столом. Только чашки стояли на месте - на сушилке над раковиной. Сахара же и вовсе не было видно, а идти в комнату и спрашивать хозяев не хотелось. Соорудив две чашки кофе, Танька уселась на узкий подоконник и стала смотреть вниз. Из окон был более-менее виден кусок пруда.

– А что мы будем делать потом? - вдруг спросила она.

– Доживем - увидим. Сделаем тебе в Ростове документы, а там уже разберемся. Думаю, скучать не будем.

Саша вернулся не скоро. Все это время они просидели на кухне, болтая обо всякой ерунде. Герцог подробно расспрашивал о ее приключениях, Танька рассказывала, в лицах изображала отдельные эпизоды, они много смеялись. Но все это было на поверхности - внутри Танька скручивалась в тугую пружину, готовую развернуться и ударить в любой момент. Ударить без жалости, без сомнений.

– Так. Вот эти штуковины присоединяются к воротникам. Поближе ко рту. Чтобы точно было слышно. Наушники… вам нужны наушники? Я специально взял такую схему, где наушник и микрофон отдельно, остальные слишком заметные. Кстати, обращайтесь с ней поосторожнее. Мне за нее голову оторвут, если там хоть что-то разладится.

– Нет, наушник оставь себе. Твое дело - гулять по берегу и внимательно слушать. Если что-то пойдет не так, реагируй по своему усмотрению. Если он придет не один, я скажу об этом в микрофон, ты возьмешь его спутника на себя, но так, чтобы не спугнуть. Твое дело - в первую очередь Скиннер. Если придется выбирать - прикрывать кого-то из нас или снимать Скиннера, выбираешь Скиннера. Это приказ. Понял?

– Да.

– Выполнять! - скомандовал Герцог.

Расположились около пруда. Танька и Герцог уселись на бревнышке, Танька достала Сашин мобильник, набрала до сих пор не вылетевший из головы номер.

– Але… - сказала она, как только на звонок ответили. В трубке замешкались только на секунду.

– Да, Танечка, - услышала она ласковый голос Скиннера.

– Я хочу, чтобы вы меня немедленно забрали.

– Обстановка? - коротко спросил Скиннер.

– Ничего особо страшного. Я одна, Саша погиб. Но у меня нет ни денег, ни документов, все в машине сгорело. Заберите меня, пока менты не забрали! - слегка истерично потребовала Танька, изображая последнюю степень отчаяния, сдерживаемую только чувством собственного достоинства. Герцог молча показал ей большой палец.

– Я выезжаю, - сказал голос в трубке, не спрашивая, где именно она находится.

– Подождите. Как подъедете - по правому берегу пруда, если из центра. Там тропинка. Идите по ней, я буду на поляне или пойду навстречу. К метро не выйду… - еще раз подпустила нотку истерики Танька.

– Понял. Полчаса максимум, - сообщил голос в трубке, и раздались короткие гудки.

– Полчаса максимум, - повторила Танька для Герцога и Саши.

– Отлично. Ждем. Сашка, гуляй там себе и думай про девушку, которая подло опаздывает.

Время текло так медленно, словно превратилось в густую патоку и неспешно вытекало из слишком узкого горлышка бутылки. Совсем стемнело. Пошел снег - редкий, колючий, он падал Таньке на волосы.

– Идет, - едва слышным шепотом сказал Герцог. - Готовься.

Танька достала из кармана пистолет, прижалась потеснее к Герцогу и завела руку с пистолетом за его спину. Они сидели, почти безобидные на вид, два замерзших и отчаявшихся человека, от холода прижавшихся ближе друг к другу и ожидающих спасения.

Спасение шагнуло на полянку из темноты, сделало два уверенных шага и вдруг резко остановилось. Танька поняла, что Герцога он действительно не почувствовал - ей и самой-то казалось, что рядом с ней сидит пустое место.

– Танечка. Вы, кажется, сказали, что вы тут одна, - в голосе звучала только мягкая укоризна.

Танька и Герцог одновременно поднялись со своего бревна.

– Так получилось, - виновато сказала Танька. - Это Дима. Он тоже хочет поехать к вам.

– Дмитрий Суворов, известный в определенных кругах как Герцог Альба. Дмитрий Суворов, не далее, как четыре дня назад сбежавший из больницы города Ростова после визита моего человека. Что же вы вдруг передумали, Дима? - медленно и задумчиво сказал Скиннер.

И тут началось.

Мутно-зеленая волна накрыла Таньку с головой, ударила в лицо и попыталась уронить на колени. Танька забыла свое имя, забыла, где и зачем она оказалась. Ей хотелось только упасть вниз лицом на заснеженную холодную землю, спрятаться, зарыться в нее - грызть неподатливую почву зубами, копать голыми руками. Только спрятаться, только исчезнуть прочь от удушливой волны грязи и страха, которая накрывала ее, топила, пыталась растворить в себе.

Она вдруг раздвоилась на Таньку-тело, которое, оцепенев, стояло на земле столбом, и Таньку-сознание, которое пребывало в мире, где была только взбаламученная грязь, воздух, состоявший из смеси сернистого ангидрида и угарного газа, и бесконечный, животный ужас.

Танька-сознание тоже обладала телом, но оно было каким-то полупрозрачным и светящимся. Эта Танька металась, пытаясь избежать волны, но зеленая грязь была везде, весь мир стал зыбким болотом. Ей было нечем дышать, она краем сознания чувствовала, что Танька-тело стоит, опираясь плечом на Герцога, который тоже борется с чем-то, и что это ее стоящее тело не в состоянии сделать такую простую вещь, как вздох. Легкие свело судорогой, словно бы она подавилась чем-то и никак не могла это выкашлять, и не было воздуха - ни глотка, ни молекулы кислорода. Словно набат, звучал ее собственный пульс в висках, казалось, что вены распухли до размеров труб и пульсируют, угрожая прорваться. Потом пришла чернота - не простор ночи, чернота накинутого на голову перед казнью колпака.

Танька-сознание пыталась бороться. Она пыталась собрать себя в единый узел, представить себя клинком, рассекающим воздух, ракетой, механически ищущей цель, но удушье не позволяло ей сосредоточиться полностью. Чернота пододвигалась ближе, облепляла лицо, стремилась просочиться через плотно сжатые Танкины губы в горло, залепить ноздри и окончательно уничтожить ее.