Луи Буссенар - Тайны господина Синтеза

— Ну что, коллеги, узнаете ли вы это?! — воскликнул он.

Роже-Адамс водрузил на нос пенсне, поджал губы, чтобы вслух не рассмеяться при виде такой эпической картины, и ответил, как всегда, фальцетом:

— Черт побери, да это утконос. Вы разве не знаете?

— Да, но… Серия наших пращуров… Первое млекопитающее…

— В данный момент именно об этом и речь… Видимо, придется умереть от голода, ведь нас господин Синтез не гипнотизировал и мы не живем за счет его знаменитых пилюль. А больше есть нечего, дорогой. Вам это известно?

— Понимаю, но… серия… Вам же все-таки какой-никакой обед подадут…

— А из чего его приготовят, скажите на милость? Если бы эта ваша монотрема была жива, из нее хотя бы можно было сделать фрикасе под белым вином.

— Фрикасе?! Потреблять в пищу продукт естественной эволюции?! Осквернить Великое Дело?! Это кощунство!

— Честное слово, вы голову потеряли! Ну что ж, если настаиваете, я скажу правду…

— Замолчите! — внезапно прервал его капитан, шарахнув кулаком по столу.

— Умолкаю, капитан. Но вы ведь понимаете, голод не тетка.

— Э-э, оставьте. Закинем сеть. Что-нибудь да выловим для зажарки.

— Как знаете. Тогда я, чтоб убить время и хоть ненадолго забыть о терзающем меня голоде, пойду и проанализирую этого пращура. Ты смотри, а он основательно протух…

— Бедное животное, — с нотками несколько комической растроганности в голосе заговорил химик, — совсем не успело пожить в этой среде. Где ему найти себе пропитание…

— Да вы что, шутите? В лагуне — морские водоросли, на них он продержался какой-то период.

— Как вы полагаете, когда он появился на свет?

— Не менее трех недель тому назад. И уже дня четыре как сдох. Этот интересный представитель австралийской фауны, я хочу сказать, нашей эволюционной серии, дней пятнадцать — восемнадцать вкушал радости своего научного существования..

— Что вас навело на эту мысль?

— Признаюсь, я давно ждал появления утконоса и его отсутствие уже начало меня беспокоить. По-моему, он должен был появиться почти одновременно с подотрядом ящериц и почти сразу же вслед за двоякодышащими рыбами.

— Однако это же млекопитающее!

— Предмлекопитающее.

— Будь по-вашему.

— Я его рассматриваю как очень любопытный промежуточный тип, набросок, сделанный природой в те времена, когда двоякодышащие рыбы становились амфибиями. Все мы знаем, что до появления млекопитающих произошли великие органические преобразования: например, чешуя превратилась в волосяной покров, сформировались сосцы для кормления приплода.

— Да, это так. Ведь первым млекопитающим пришлось выйти на сушу из жидкой среды, в которой они до сих пор жили.

— В этом не было необходимости, ведь существуют же водные млекопитающие, среди них — китообразные.

— А ведь вы правы!

— Как существуют и рыбы, живущие вне воды. Вспомните цератодуса, ведущего попеременно то подводное, то наземное существование. А лепидосирены[379], достигшие еще большего зоологического совершенства, — они даже засуху выносят. Но и это еще не все. Если немного поразмыслить над необычайно интересным вопросом адаптации к более благоприятной среде, мы ежедневно станем замечать примеры того, как животное, бессознательно повинуясь законам природы, производит бесконечное совершенствование вида.

И сегодня, кстати говоря, многие рыбы делают попытки завоевать сушу. Один из видов, индийский anabas[380], пытается даже лазить по деревьям. Есть и такие, для которых периодическое существование вне жидкой среды является настоятельной потребностью. На Цейлоне рыбы, в огромном количестве населяющие маленькие высыхающие водоемы, летом зарываются в ил и ждут нового сезона дождей. Там можно присутствовать при весьма странной, не виданной в других местах рыбной ловле с помощью заступа или плуга; сингальцы своими сельскохозяйственными инструментами взрыхляют твердую глину, снимая пласты, под которыми кое-где еще сохранилась влага, и, постепенно отделяя комья, обнаруживают внутри совершенно живых, трепыхающихся рыб.

— Из чего вы делаете вывод…

— О, никаких выводов! Я просто говорю, что первые млекопитающие — утконосы и ехидны — должны были появиться в триасовом периоде[381] и стать современниками тех рыб, для которых двойное существование стало необходимостью.

— Вернемся, если вы не возражаете, к утконосу, чье появление, по-вашему, несколько запоздало.

— Да уж, запоздало! По моим расчетам, нам следовало бы ждать появления обезьян!

— Обезьян?! Вы так думаете?!

— Мы же производим эволюцию, черт подери! Вот я и пришел в замешательство, видя, как все наши усилия, чтобы не сказать все наши страдания, привели к такому жалкому результату, как появление дохлого утконоса!

— Однако!..

— Дайте закончить, и вы согласитесь со мною. Если мыслить логически, сначала должны были бы появиться сумчатые — опоссумы и кенгуру, затем — более малочисленная группа лемуров. За неимением лемуров я удовольствовался бы кем-нибудь из более совершенных сумчатых, фалангером например.

— За неимением кого?..

— За неимением того, ввиду отсутствия которого я опасаюсь, что Великое Дело может упереться в… хвост утконоса.

— Немыслимо!.. — в отчаянье воскликнул побледневший химик.

— Хотел бы я, чтобы мои опасения не подтвердились, однако нужны доказательства.

— Кто там? — вдруг спросил химик, заслышав, как в дверь дважды громко постучали. — Войдите. А-а, это вы, Порник? Заходите, дружище.

— Извините за беспокойство, господа, — проговорил боцман, почтительно снимая берет, — но я только что сделал одну находку, а так как вы занимаетесь всякими тварями, то думаю, что она может вас заинтересовать.

— И очень хорошо поступили, спасибо, — откликнулся Алексис, уважавший бретонского моряка. — Расскажите же нам, как это произошло.

— Надо вам сказать, что в мои обязанности входит дважды в день осматривать железные леса того большого стеклянного камбуза, что похож на железнодорожный вокзал. И вот я, со всем нашим почтением, обходил дозором вокруг бассейна, точно по инструкции. И глядючи в оба, на все те стыки и на все те стекляшки, — а вдруг они повредились от этих треклятых толчков, — наступил на что-то… Смотрю и вижу — наступил-то я прямо на какую-то тварь, а она-то пасть свою как разинет! Эге, — думаю, — крокодильчик молоденький; салага, но, должно быть, я ему кишки сильно придавил. Знаете ли, когда моряк в обувке, он не чувствует, куда ступает… А тварюка еще потрепыхалась, пастью похлопала и сдохла. Сначала хотел ее в воду скинуть… Да твари ж эти — ваши выкормыши, вот я и подумал: лучше все честь по чести рассказать…