Ирина Дедюхова - Позови меня трижды…

— Люся! Это же кошмар какой-то! Я даже не представляла, что такие в нашем городе водятся!

— Катенька, они и раньше водились, только теперь к ним прикалываться перестали, вот они и не маскируются под разных ублюдков.

— Они же придурки!

— Они — неисправимые оптимисты-беспредельщики, — сказал Люся, вынимая из сумочки какой-то толстый пистолетик с коротким дулом. Потом он им как-то щелкнул, из пистолетика выкатился барабанчик с дырочками, Люся порылся в сумочке и достал патроны к нему и засунул себе в рот. Потом он начал крутить этот барабанчик и вкладывать патроны изо рта в отверстия.

— Ты же сам-то туда не пойдешь, а? — в накатывающей дурноте спросила Катя.

— Надо поддержать Жано, он меня всегда поддерживал. А теперь ему так трудно психологически… когда я переехал с его дачи.

— Если ему трудно психологически кого-то мочкануть, то зачем брать пять тысяч? — пытаясь хотя бы казаться бесстрастной, спросила Катя.

— Ты не поняла, я про нас с тобой говорю. Он все понял, — дергая какой-то деталькой в пистолете, тихо ответил Люська.

— А что он такое понял?.. Что ты такое ему сказал? — краснея, спросила Катя.

— Наверно, что-то почувствовал, — процедил Люся. — Знаешь, в тот момент, когда обрывается связь, все чувства обострены… Ладно, я пошел к Владлену. Подъедем туда на мерсе с тыла. Что-то у меня тоже нехорошо на сердце. Наверно, из-за Жано.

— Люсь, а зачем им очки? Для маскировки или как цветовой фильтр? Они у них специальные, как в кино? Темно же! — на ходу спрашивала его, увязавшаяся за ним Катя.

— Для понта! — обрезал Люся, на ходу рисуя на щеках белой перламутровой помадой полосы и стрелки. — И зачем Олежек так наширялся?

"Господи! Господи! Господи!.." — подумала про себя Катя.

Но додумать она не успела, потому что Люська повернулся к Тереху и крикнул: "Слушай, деревенский! Забирай Катерину! И не смейте там маячить, слышите? Ты помни наш уговор, деревенский! Решает женщина!.."

Татьяна и Рая в Катиной квартире смотрели по кабельному презентацию недавно открытого элитного клуба «Тьери». На экране этот ее муж, Вовка Карташов, выходил из своего Мерседеса в роскошном смокинге на ковровую дорожку под руку с немолодой, холеной дамой в белом сверкающем платье. Возле дорожки были расставлены пальмы и секьюрити. На пальмах светились маленькие лампочки, а мордовороты-секьюрити были в смокингах. Проход от машины был небольшой, гораздо меньше, чем на кинофестивале в Каннах, но чуть больше, чем на церемонии присуждения Оскара.

Потом изображение задергалось, будто телеоператора кто-то резко ткнул в затылок, камера, похоже, упала вместе с оператором на ковровую дорожку. По экрану пробежало несколько пар лакированных черных мужских ботинок, проскакали белые лодочки со сломанным левым каблуком… Потом на дорожку стремительно выпрыгнули модерновые корочки на толстой каучуковой подошве, попружинили на месте, и скакнули вслед за ботинками… Танька на минуту почувствовала себя маленькой и глупой, наблюдающей жизнь по чьим-то подошвам из-под стола Макаровны. У камеры, поврежденной при падении, снова включилась звукозапись, и раздалось несколько выстрелов. Райка заткнула руками уши и заревела. Татьяна кинулась к шкафчику Валентины Петровны, где приметила еще днем водку, налив полный стакан, вначале выпила сама, а потом понесла водку к Рае, но так и застыла перед телеэкраном с вытянутой рукой. Рылом вниз перед телекамерой на ковровой дорожке лежал Катькин муж с дыркой во лбу, а сверху на него сыпались гильзы, как маскарадное конфетти. Изображение тут же прервали по техническим причинам с пояснением, что какими-то злоумышленниками было совершенно покушение на известного бизнесмена Владимира Карташова. Налетчикам, переодетым в коверных клоунов, удалось скрыться на поджидавшей их за углом иномарке темного цвета. Жигули первой модели, на которых бандиты нагло въехали прямо в толпу у входа в клуб, не смотря на милицейское заграждение, они бросили на месте преступления. Господин Карташов в тяжелом состоянии доставлен в больницу. Работает оперативная группа, действуют несколько оперативных планов по перехвату злоумышленников…

Под утро притащились измученные Катя и Терех. Ни на какие вопросы они не отвечали. Не глядя на встревоженных Таню и Раю, они прошли в смежную комнатку, где стояла узкая девичья Катькина кровать. Таня стояла в проеме двери и молча смотрела, как ее брат и Катька-сопля, скинув верхнюю одежду, валетиком устраиваются спать с измученными, безучастными ко всему лицами…

Всю ночь до самого утра перед ней падал на бегу хрипевший Люська. Жано, заламывая руки кричал: "Люська! Люсенька! Люсиль!", а на губах Люси выступали розовые пузыри… И еще она помнила, как, оттолкнув Тереха от себя, неслась к упавшему Люське… Потом она почему-то хватала его сумочку со смешным пистолетиком. Еще она помнила дергавшийся пере глазами лоб Карташова. Карташов бежал прямо к ней, рыча на ходу: "Хулиганы! Педики! Презентации мне срывать, да? Мочи этих сук, педерасов мочи!" Она тоже кричала: "Гнида ты, Карташов, мерзкая гнилая гнида! Да ты пальца этого педика не стоишь, понимаешь, мизинца! Тварь!" Да, кричала. И могла поклясться, что только трясла этим пистолетиком, что вообще ничего не нажимала, но видела, как на лбу Вовы расцветала маленькая кровавая дырка…

Потом их с Терехом, державшим ее за плечи, выталкивали где-то далеко на пустыре из машины, и Олег-Морковка со слезами кричал, чтобы больше они к ним близко не подходили и чтобы вообще шли в жопу со своими сраными деньгами… И они шли, шли, все куда-то шли дворами почти до самого утра, прячась в подворотнях от любой машины. А в голове Кати звучала какая-то странная песенка:

"Люська, Люсенька, Люсиль,Без тебя мне нету силь…Без тебя в глазах темно,Без тебя не жизнь — дерьмо…"

В отличие от нее, Терех почти не спал. Вначале он не понимал, почему вдруг его размеренная, налаженная жизнь полетела вверх тормашками? А потом в его голову пришло давнее толкование карт, подслушанное им в детстве у Макаровны, о том, что если уж карта выпала, то, даже если она потом уйдет из пасьянса, она оставит свой след… Взять хоть вот этого несчастного Люську… Знал он его меньше двух суток, Катька вообще клялась и божилась, что видала его только два раза в жизни. Еще сутки назад он бы многое дал, чтобы Люська этот навсегда сгинул… И вот Люська сгинул, а на душе такая хренотень, что пол ноги бы своей отдал, чтобы этот гад опять прыгал рядом в юбочке и строил планы на ближайшую зимовку…