Юрий Никитин - Я – сингуляр

Я тоже орал и чувствовал, как сердце наполняется мужской гордостью. Мы не дорожим жизнью, пусть трусы за нее цепляются, пусть они за нее трясутся, а нам плевать, мы – орлы, нам все по это самое, мы презираем трусов, мы пьем и жрем все, что шевелится, а что не шевелится – тоже жрем. И трахаем. И вообще нам ничто не страшно, потому что мы – лихие ребята…

Казаки, что пели эту песню, красиво погибали на поле боя, не страшась неприятеля, а мы не страшимся пить и есть то, от чего предостерегают пугливые медики. Мы не страшимся напиваться и тем самым сокращать жизнь, мы не трусы и не трясемся, стараясь прожить как можно больше. Раз родились, значит – помрем, это закон мироздания, помирают от старости даже звезды и галактики. Вселенная и то когда-то помрет, даже известно, когда помрет, потому глупо и кощунственно переть против матери-природы.

– Люша, – сказал я, – Люша…

Я сам удивился нежности в своем голосе, только сам Люша не удивился. Большой, огромный и добродушный, как раскормленный сенбернар, он смотрел добрыми глазами из-под нависающих на глаза толстых мясистых век.

– Все в порядке, Слава.

– Ты не знаешь, – возразил я, – что хочу…

– Да знаю, знаю…

– Что я хочу сказать, – сказал я упрямо, – я тебе этого никогда не говорил.

– Ну говори…

Я вздохнул, обнял его, чувствуя большое надежное тело друга, что не подведет, подставит крепкое плечо в трудную минуту, ибо у мужчин есть то, чего нет у женщин, – мужское братство, мужская солидарность и молчаливая взаимоподдержка.

– Я был не прав, – прошептал я, опуская голову и пряча глаза. – Черт, почему я поддался? Да еще на такое?.. Сейчас вот даже не понимаю, какое затмение…

Огромная ладонь непривычно деликатно похлопала по моей сгорбленной спине.

– Это понятная слабость… – прогудел сверху могучий голос.

– Слабость…

– Понятная, – повторил он настойчиво. – Ты человек, а не робот. Вот тебя и качнуло… Был бы ты менее впечатлителен, ты бы даже не повел в их сторону сяжками…

– Все равно, – сказал я потерянно, – я показал себя таким трусом! Теперь все зеркало оплюю…

Широкие, как лопаты, ладони все похлопывали меня по спине.

– Ты сам сказал, затмение! Точное слово, Слава. Было затмение, так что плюнь и забудь. Не грызи себя… Мы люди, и живем, как люди. Человек – это звучит гордо…

– Трагически, – сказал я, щегольнув школьным знанием, что Горький вместо «гордо» сперва писал «трагически».

– Трагически, – согласился он. – Но, как говорил Кьеркегор, надо жить с мужеством отчаяния…

Вообще-то это говорил Камю, создав экзистенциализм, но Люше позволительно не знать тонкостей, а имя Кьеркегора звучит лучше, не всякий выговорит и вообще запомнит, так что Люша молодец, а я думал, только тупой футбольный фанат…

Со стороны балкона кто-то крикнул весело и лихо:

– Кто не курит и не пьет – тот здоровеньким помрет!

А вот фиг тебе, мелькнула мысль. Кто не курит и не пьет, у того есть шанс дожить до того времени, когда умирать будет не обязательно…

И сразу же мыслишка испуганно скрылась, чтобы не убили. А нечто древнее и мохнатое, ужасающе могучее, сказало мне тепло и властно, что все это фигня, мы – смертны, и умрем, как все. Как все люди.

Глава 14

Как и кто меня доставил домой, не помню, валялся в постели до полудня, вялый и дохлый. Голова раскалывается уже от попыток повернуть ее направо или налево.

Наконец я сумел воздеть себя на задние конечности, заполз на кухню, цапнул большую булку, а с нею перебрался к компу. Великолепная байма раскрыла объятия, я с облегчением нырнул в мир, где у меня все хорошо, где я герой, а мобы от моих могучих ударов падают замертво.

В перерыве между схватками я услышал настойчивый звонок в домофон. Чертыхаясь, ну кого черт принес отрывать от виртуального мира, где я герой и красавец, потащил себя на полусогнутых в прихожую. Морда на крохотном экранчике сперва показалась незнакомой, я хлопал глазами, из динамика донеслось:

– Давай открывай, Славуха!

– Дениска?.. – сказал я с удивлением. – Ни фига себе… Давай заходи!

Дениска дернул дверь раньше, чем я нажал на кнопку с изображением ключика, я извинился и нажал снова, он улыбнулся, изображение исчезло.

Я поспешно вернулся в байму и написал, что я AFK, то есть перс мой в игре, но я сейчас от компа отошел. Лифт как раз поднял Дениса, он вышел шумный и веселый, с ходу обнял меня.

– Что-то похудел, похудел… Старший брат должен быть огромен и толст!

Я повел в квартиру, он зашел по-хозяйски, взгляд критический. Моложе меня на четыре года, привык смотреть снизу вверх, я был защитником, учителем и наставником с того времени, как отец ушел к другой женщине, но когда догнал меня по росту, я ощутил, что младший братишка соревнуется со мной во всем, словно эдипов комплекс переместился теперь на меня.

Он взял меня за плечи, я видел сочувствие в его всегда веселых глазах.

– Слава, – сказал он, – вырубай здесь все на хрен. Мама велела привезти тебя.

– Да ладно, – сказал я вяло, – я с нею недавно говорил по мобиле…

– Недавно?

– Ну да…

– Это когда?

– Да что ты к таким мелочам? Не помню.

Он покачал головой:

– Ты говорил с нею три месяца тому. Ровно две минуты. Да знаю-знаю, что и говорить вроде не о чем. Но все-таки…

Я сказал недовольно:

– Ты бы еще меньше говорил, если бы жил отдельно. А так, конечно…

Он покликал по иконкам, закрывая и выходя, несмотря на мои протесты, из баймы, вытащил из бельевого шкафа чистую тенниску.

– Лови!..

Я сказал тоскливо:

– Давай я поговорю с нею по мобиле? Или по скайпу?

– У нее нет скайпа.

– Пусть воспользуется твоим.

Он помотал головой.

– Не сумеет. Да дело не в ней, сам понимаешь…

Я дал натянуть на себя тенниску, Денис вытолкал меня на площадку, сам запер квартиру и вызвал лифт.

Еще подходя к двери, мы оба ощутили, что из-под нее просачиваются вкусные запахи хорошо прожаренного мяса и специй. Мама открыла, румяная и улыбающаяся, пополнела за это время, но все равно молодая и цветущая женщина: налитое свежестью лицо, крупная белая грудь, соблазнительно выглядывающая в низкий вырез платья, полные белые руки, обнаженные до плеч.

– Славик, – сказала она нежно и, обняв, поцеловала в обе щеки. От нее вкусно пахло жареным мясом и печеными карасями, моим любимым в детстве лакомством. – Как я рада…

– Я тоже рад, – пробормотал я и вдруг ощутил, что в самом деле рад. Нормальные люди вообще-то в случае беды инстинктивно ищут помощи и защиты у родни, пусть даже простого сочувствия, а я, поколение пепси, точно так же инстинктивно старался забиться в нору подальше от родни, чтобы меня никто не видел, не слышал, не трогал и не беспокоил. – Я рад, мама.